Книга Небо принадлежит нам, страница 15 – Люк Оллнатт

– Да это все знают: «дорогой сын, дорогая дочь, дорогой муж».

– Не все, а только умники типа тебя, – фыркнула Анна. – Ну хорошо. СГМ – что такое СГМ?

На секунду я задумался.

– «Сокращение грудных мышц»?

– Вообще-то неплохо: с грудью ты угадал.

– Я знаю.

Анна вскинула брови:

– Не смешно.

– Ни капли, ты права, – покорно согласился я и, проведя рукой по ее спине, принялся легонько щекотать ей руку.

– Перестань, прошу, – захихикала она, – с таким огромным животом мне больно смеяться.

– Так что же такое СГМ, просвети?

– «Сцеженное грудное молоко».

– А-а-а, – протянул я, отворачиваясь от нее, чтобы тайком проверить, как дела у «Вест-Хэма».

– А еще, – продолжила Анна, – там есть одна женщина, наверное тоже администратор группы, которая вечно что-то мастерит со своими детьми и восторженно делится результатами их совместного творчества. Сегодня она обратилась за советом: она шьет подушку для кормления, и ей хочется знать, можно ли набить ее полистирольными шариками. Тут же все бросились рассуждать, попадут химические вещества из шариков в молоко или нет.

– И каков вердикт?

– Никакого полистирола – только чечевица и сушеный горох.

– Ну само собой.

Со скорбным лицом Анна провела кончиками пальцев по выступающему из воды животу. На ее лбу и над верхней губой поблескивали бисеринки пота.

Я поставил бокал на пол и подполз к ванной:

– Потереть тебе спину?

– Придется. – Она нагнулась вперед, и я увидел, как крошечные капельки воды, усеявшие ее спину, стекают тонкими струйками вниз к пояснице. Кожа была горячей и гладкой – как нагретая на солнце водяная горка.

Выбравшись из ванны, Анна пошлепала в спальню. Шла она слегка вперевалку, осторожными шажками, словно ступала по гальке. У нее не было той уверенности, что присуща беременным женщинам: спала она только на боку, а если нечаянно натыкалась на что-то животом, то потом несколько дней подряд сходила с ума от страха, браня себя за неосторожность.

И я понимал почему. Даже сейчас, когда оставалось всего несколько недель до его появления на свет, не было никакой уверенности в том, что все закончится хорошо. В душе мы смирились с тем, что все может повториться: остановка сердца, замершая картинка на мониторе. И пустота. Снова. Об именах для него мы почти не говорили.

Я присел на край кровати рядом с Анной, и вдруг, ни с того ни с сего, она расплакалась, зарывшись лицом мне в грудь.

– Что с тобой, милая? – спросил я, нежно поглаживая ее по голове.

– Все нормально, – ответила она, вытирая глаза и шмыгая носом. – Думаю, это гормоны. Эта идиотская группа меня окончательно вымотала.

– Ты о чем?

– Я боюсь, что буду не очень хорошей матерью. Ведь у меня ничего общего с теми женщинами, да я и не хочу быть похожей на них.

Я положил ладонь ей на руку, и она чуть наклонилась ко мне.

– И все же, – произнесла она, – лучше, наверное, бояться этого, чем того, чего боимся мы с тобой.

Мы лежали на кровати, придвинувшись так близко, что наши губы почти соприкасались, и смотрели друг на друга. Меня всегда притягивали глаза Анны. Было что-то завораживающее в едва заметном движении зрачков, в веках, тончайших, словно из папиросной бумаги, в том, как они подрагивали при каждом ударе ее сердца.

– Скорей бы уже, – хрипло произнес я. – Жаль, отца нет рядом.

Анна притянула меня к себе и погладила по затылку:

– Да. Это так несправедливо. Он был бы так горд.

Отец умер через два дня после того, как мы сообщили ему о ребенке. Малыш Стив, у которого был свой ключ от нашего дома, нашел его в спальне: он заснул на маминой стороне кровати, как и всегда, а на прикроватной тумбе лежал снимок УЗИ, который мы ему подарили.

Глядя на меня влажными от слез глазами, Анна прошептала:

– Так хочется поскорее увидеть его личико.

– И мне.

– Даже не верится, что все это правда. Когда хочешь чего-то больше всего на свете, бесконечно долго этого ждешь, надеешься – и вдруг оно случается, то ты просто…

Тут ее голос дрогнул, и слезы градом покатились по щекам, объясняя все лучше любых слов.

В тот день я пропадал в саду, экспериментируя с радиоуправляемыми вертолетами. Анна снисходительно называла их моими игрушками, но она была не права: использовал я их далеко не забавы ради. Недавно у меня появилась новая модель с соосными винтами, к которой я прикрепил маленькую цифровую камеру. Мне удалось поднять вертолет в воздух, но из-за камеры он стал слишком тяжелым и рухнул на землю, врезавшись в увитую розами решетку.

Я прислушался – не доносится ли из дома, где отдыхала Анна, ее криков. Это могло случиться со дня на день, в любой момент. Срок подошел еще неделю назад, и наши нервы были на пределе. Порой ожидание и вправду хуже смерти.

Когда ветер утих, я снова запустил вертолет. Добившись того, чтобы он устойчиво держался в воздухе, я направил его вдоль дома, но внезапным порывом ветра его швырнуло в застекленную дверь с такой силой, что сорвало один из винтов.

Не успел я войти в гостиную, как услышал вопль Анны:

– Роб!

В два прыжка преодолев лестницу, я влетел в спальню: Анна, расставив ноги, сидела на краю кровати.

– Вот черт, ты как?

– По-моему, у меня начались схватки.

– Схватки? Ты уверена?

– Да. – Руками она упиралась в колени, чтобы сохранять равновесие. – Я засекала время. К тому же вряд ли это может быть что-то другое – я никогда не испытывала ничего подобного.

Анна взглянула на свои наручные часы – массивный аппарат от «Касио», который она ценила за наличие подсветки и точность.

– И давно они начались? – оторопело спросил я.

– Не знаю. Минут сорок пять назад.

– Господи, Анна, ну почему ты сразу меня не позвала?

– Тогда я еще не знала наверняка. – Ее лицо было пепельно-серым от ужаса. – Думаю, нам нужно в больницу.

– Я за сумкой.

– Бери дневную.

Анна заранее упаковала две сумки. Обе ждали своего часа в прихожей, и к ручке каждой была привязана бирка для багажа: на одной было написано «День», на второй – «Ночь».

Через несколько минут мы уже стояли у двери: я держал сумки, Анна прокручивала в голове список вещей, проверяя, все ли мы взяли. Я потянулся было к камере, лежавшей на столике у входа, но тут же услышал:

– Даже не думай брать ее с собой, Роб.

Я взглянул на Анну: спорить с ней сейчас точно не стоило.