Онлайн книга «Звездолет с перебитым крылом »
|
– Он же у нее умер, – напомнил я. – Угорел в позапрошлом году… – Ага, угорел. Дюшка обернулся. – Угорел и тут похоронен. А Толстой грибы показывает. Это как? – Суеверия какие-то, – сказал я. – Ага, суеверия, – усмехнулся Дюшка. – Ты «Локиса» видел? – Нет. – Ну вот. Там мужик в медведя в конце превращается. – Как это? – не понял я. – Вот так. Оборотень. Его крестьяне убивают, и он валяется на снегу, и из пасти у него течет черная кровь. А его друган понимает, что это совсем не медведь… Тут как назло на старом кладбище крикнула ворона, Дюшка дернулся, руль у него вильнул, переднее колесо наткнулось на камень, и Дюшка завалился. Упал не сильно, но колено ободрать умудрился. Зашипел. – При чем здесь медведь? – спросил я. – Ты же про Толстую говорил? По колену у Дюшки поползла кровь. – Я это к тому, что она с мертвецами разговаривает, вот к чему. Я огляделся. Вдоль дороги росли лопушистые подорожники, я выбрал который побольше, сорвал, протер о штаны от пыли. – Прилепи, – я протянул Дюшке. – Ты что?! – Дюшка вытаращил глаза. – Подорожник. Прилепи, он даже лучше пластыря. – Это кладбищенский подорожник, – прошептал Дюшка. – С кладбища ничего нельзя брать, ни грибов, ни конфет, ни подорожников. А то оно… Притянет. Снова каркнула ворона, и тут же к ней присоединились остальные, разорались, и мне отчего-то подумалось, что они это в нашу сторону. Быть обкарканными не хотелось, запрыгнули на велики, покатили дальше. Постарались побыстрее. На всякий случай. Понятно, что суеверия, но мне после «Бежина луга» о кладбищах и думать не хотелось. А тут еще Дюшка. Да и Толстую я вспомнил, руки действительно железные, а глаз такой черный, прыгучий. А то оно притянет… Это уж точно. Нажали на педали, прибавили скорость и замедлились, только когда погасли за спиной последние красные звезды. По спине до сих пор, как мышиный горох, перекатывались мурашки. Хотелось Дюшку по шее треснуть, сначала заманивает порох искать, потом пугает и сам пугается. А Кот, кстати, умный, с нами не поехал, мозоли натер, молодец, он всегда в нужный момент умеет мозоли предъявить. Минут через десять после кладбища выехали к карьеру. Тут копали песок для асфальтового завода, набралось воды, получился пруд. Решили немного отдохнуть, помыть ноги, хотя, конечно, зря – едва слезли с великов и скинули кеды, Дюшка опять принялся рассказывать свои истории. – Тут в лесу церковь есть старая, – он указал за спину. – Там раньше деревня стояла, Бушнево называлась. Она как раз на старом почтовом тракте располагалась, от Чухломы к Кологриву. Там речка есть маленькая, Ёгда называется… Дюшка сунул ноги в донный песок, стал шевелить пальцами. Я тоже. Песок под водой оказался теплый и приятный, теплей самой воды почему-то. – В этой самой речке раки водятся особенные, вот такие крупные. – Дюшка показал ладонями. – Папка туда иногда ездит с мужиками. Так вот, в этом Бушневе пятьдесят два человека жили, там у них смолокурка была. А потом они все исчезли. Раз в неделю туда трактор приезжал с цистерной – смолу забирать. Вот трактор приезжает, а людей нет. Никого. Все пропали. Мы взбаламутили песок, и теперь от нас в стороны расползалось некрасивое пятно, захватывая постепенно прозрачную воду. – И куда они делись? – неосторожно спросил я. – Не знаю, – ответил Дюшка. – Исчезли. Точно вышли все из дому… И все. Ни вещей не взяли, ничего. А в одном доме радио играло… Вот всегда так. Стоит куда-то отправиться, как найдется такой вот рассказчик. И история про пропавшую деревню, мимо не проехать. – Милиция искала-искала, но никого не нашла. А потом глядят, а на церкви все купола почернели. Как-то похолодало. То ли ветерок подул, то ли тучка набежала, но мне надоело вот так в воде сидеть. – С тех пор в Бушневе никто не живет, – сказал Дюшка. – Дома все сгнили, смолокурка сгорела, только церковь стоит с черными куполами. И там до сих пор вокруг люди пропадают, то грибники, то ягодники. – Поехали дальше, – я вытянул ноги из воды, стал натягивать кеды. – А то сейчас солнце поднимется, жарко станет, упреем, пока до поля доберемся. – Я это к чему рассказал, – Дюшка тоже стал натягивать кеды, но делал это он трудно, то ли ноги распухли, то ли кеды были давно малы. – Я к тому, что Бушнево как раз там, за Лосиным болотом. – И что? – Да так, просто. Там узкоколейка еще была… – Узкоколейка так узкоколейка. Поехали лучше. Дюшка вздохнул. Вот это мне в Дюшке не нравится. Он не такой, как в книгах, которые читает. Хотя иногда и такой. Опять каркнула ворона. Рядом, над головами. Точно проследила нас от кладбища. – Во-во, – указал Дюшка. – Ворона еще. Не люблю ворон. Надо было воздушку взять, шлепнул бы… Просто ненавижу ворон, они меня в детстве перепугали, я потом почти год заикался. Дюшка наклонился, поднял камень, швырнул в ворону, не попал. Это он нарочно, пожалел. Ворона не улетела, а принялась каркать и каркать, так что пришлось и мне в нее камень кинуть. Я бы попал, но тоже не хотел ворону подшибать, поэтому шуганул камень чуть ниже, чтобы он ветку встряхнул. Ворона крякнула уже обиженно, сорвалась и полетела по своим делишкам. – Надо было прибить, – вроде как пожалел Дюшка. – Поехали, что ли. Поехали. Дорога взялась в подъем, а в подъем по песку особенно трудно, крутили педали стоя, но все равно было ясно, что пора спешиваться, слишком много сил тратилось на передвижение. Я шагал молча, а Дюшка ругался на бестолковых послевоенных полковников, придумавших устроить подрывное поле за горой, а я говорил, что, наоборот – так оно и надо было, чтобы случайные осколки в землю втыкались и до города не долетали, все же понятно. Но Дюшка все равно ругался. А когда добрались до места, где подъем закончился, он и вообще остановился. – Что-то у меня колесо стало спускать, – сказал Дюшка. – Ниппель сифонит, кажется, резинка в концы растянулась. Дюшка присел и стал проверять ниппель. Все у него с ниппелем в порядке, больше чем уверен. Просто Дюшка перестарался со своими фильмами и книгами и сам себя напугал. В лесу и так всегда что-то чувствуешь постороннее, а после таких рассказов… Никакого полснаряда пороха ему уже не нужно, теперь повод ищет, чтобы не ехать. – Не знаю… – Дюшка с сомнением потыкал пальцем в покрышку. – У меня она клееная четыре раза, сопрела, наверное… |