Онлайн книга «Работа над ошибкой »
|
– О, прости! Не хотел сбивать твой настрой. – Я просто шучу, все в порядке. Всем доброго вечера! – обратился мальчик к залу. – И тебе привет! – выкрикнул кто-то из зрителей. – Зажги, парень! В зале раздались смешки. Эмиль поднес левую руку ко лбу на манер козырька, прикрыв таким образом глаза от лучей прожекторов, и вгляделся в темноту. – Спасибо, я постараюсь, – улыбнувшись, ответил мальчик. – Огонь не игрушка, – вмешался ведущий. – Зажги, образно говоря, конечно же. – Безусловно! Хотя после Равеля возможно задымление рояля. – Ха-ха. Мечтаю увидеть это! Что сыграешь помимо Равеля? – Сыграю произведения, с которыми я победил в конкурсе. – Не терпится услышать. Эмиль Времянкин, дамы и господа! Последняя фраза мужчины подхлестнула волну аплодисментов. Конферансье направился за кулисы. Эмиль повернулся к залу, улыбнулся, поклонился и пошел к роялю. «Кто эта кудряшка? Татьяна? Неужели она?» – думал Времянкин. Мальчик подстроил стул, поправил педальный адаптер и сел за инструмент. Эмиль еще на репетиции заметил, что клавиши у этого рояля жестковаты. «Лупить сильнее!» – решил он, погладил конька и заиграл. Выступление Эмиля завершилось бурными овациями. К сцене подходили люди, дарили мальчику цветы. Концерт продолжил ударный секстет: два ксилофона, два металлофона и две маримбы гипнотизировали зал минимализмом Стива Райха. Времянкин остался за кулисами, чтобы послушать музыку и получше разглядеть зрительницу из первого ряда. «Это она, Татьяна! Губы. Взгляд. Прическа другая. Когда мы виделись последний раз? Уже и не помню. Лет семь назад? Может, и больше. Мы встречались в один из моих приездов в Пушкино, и у нас случился непродолжительный роман. Все закончилось как обычно – сошло на нет. Без разговоров. Я просто вернулся в столицу. Я всегда так поступал, стоило только почувствовать малейший намек на обременение. Так проще. Уходишь, и все рассасывается само собой, жизнь возвращается в привычное русло. А ведь мы знакомы с ней с детства, сидели за одной партой в школе. Дружили. Кажется, чувства между нами возникли еще тогда, тянулись сквозь годы, то вспыхивая, то затихая. Споры любви, вероятно, ждали подходящих условий, чтобы прорасти. Но… Не дождались. Татьяна была первой, кого я поцеловал. В двенадцать лет. Это я помню. Одно из лучших воспоминаний. Счастливое мгновение. Интересно, она узнала меня? Она прекрасно выглядит, светится прямо-таки. А кто это рядом с ней, держит ее за руку. Муж? Скорее всего. Чему удивляться – она восхитительна! Такая женщина не может быть одна. Это было бы преступлением. Странно, но как только я осознал, что это она, меня охватила сладостная дрожь. Я рад ее видеть. Действительно, рад», – размышлял Эмиль. – Татьяну разглядываешь? – догадался Ян. Эмиль обернулся. Учитель стоял рядом и тоже смотрел в просвет кулис на женщину в первом ряду. – Пытаюсь понять – она, не она. Ты ее помнишь? Эмиль взглянул на наставника. – Помню ли я Таню? – усмехнулся тот. – Даже если я захочу, не смогу ее забыть. – Почему? – Много будешь знать, скоро состаришься. – Она хорошо выглядит. – Как и всегда. Ян обреченно вздохнул. – Ты своим выдохом попал точно в ноту. – Что? – Ерунда… «Я смогу с ней поговорить. Хорошо. Снова прикидываться мальчиком? Что-то мне совсем не хочется ей врать. Может, открыться? О чем я только думаю. Забудь, Эмилио. Кажется, мой организм созревает раньше положенного срока. Перевозбудился, наверное», – думал Времянкин. – Как тебе репертуар данного секстета? – прервал паузу Ян. – Удивлен. Приятно. Это Стив Райх? – Да. Начали с 3rd Movement. Потом, 1st Movement. Дальше не помню. – Мне нравится. Определенно. – Думаешь, здешняя публика проникнется заевшей пластинкой? – Музыканты делают дело без оглядки на чужое мнение. Без заигрываний. Они – вещь в себе. Это видно. Если хотите, можете на нас посмотреть, но нам, в сущности, никто не нужен, нам и так хорошо. Ох, и здорово идут! Я бы сыграл с ними. Посмотри на взаимодействие. Высшее проявление человеческого разума. Коллективное творчество. Кооперация вокруг идеи. Синергия. Блестящее исполнение. Такое требует серьезной работы. Это невозможно не оценить. – Пожалуй, ты прав. И тем не менее для консервативной провинции это слишком… ммм… прогрессивно, на мой взгляд. – Музыка написана в семидесятых годах прошлого столетия. Слишком прогрессивно? Организаторы концерта с тобой не согласны, видимо. – Этот коллектив пригласили из-за многочисленных наград на всевозможных международных конкурсах. Чисто бюрократический подход. – Уверен? – Эмиль, я гнил в этой системе много лет, знаю, о чем говорю. – Гм… Секстет остановился, и зал взорвался аплодисментами. – Вот тебе и ответ. Мы думаем, что знаем их вкусы, знаем, что им нравится. Причем, заметь, не ожидаем от них многого. А они видишь какие… Эмиль кивнул в сторону зала. – Да, принимают хорошо, не спорю, – согласился Ян. – Но тебя принимали лучше. – Если бы я не был ребенком, принимали бы так же, как думаешь? – Ну… – Прилежание. Есть такое в школе. Ты знаешь, конечно. Похвальное усердие – это про меня. Я просто делаю то, что все родители ждут от своих детей, – оправдываю надежды. Чтобы они вознесли меня на самую вершину. Чудо-ребенок. Пока что ребенок. Чудо, видимо, улетучится вместе с детством. И что потом? – Ну, как минимум лет десять у нас есть. Ты подрастешь, окрепнешь и будешь играть еще лучше. Годам к одиннадцати-двенадцати достигнешь идеальной формы. Будешь как Ашкенази в его лучший период. Или даже Горовиц. Да! В твоей манере, кстати, есть что-то напоминающее Горовца. И сердце, и разум. Но все же у тебя по-своему. В твоей игре есть какая-то решительность, нет – решимость, смелость. Причем исполнение не агрессивное, а именно – отважное. И сосредоточенное. Скон-цен-три-ро-ван-ное, – прищурившись, выговорил Ян. – Кстати, Горовиц тоже больше хотел сочинять музыку, чем исполнять. – О чем ты? – О твоих композиторских амбициях. Ты ведь сочиняешь? – Время от времени. Это проблема? – Да нет. – Чего ты заговорил про мои композиторские амбиции? Из-за того, что я правлю твои транскрипции? – Да нет же. Хотя правишь ты их безжалостно и беспощадно. Но дело не в этом. У тебя получается, и местами даже очень интересно. Надо развивать это дело. – Я сочиняю музыку с пятнадцати лет. Никак не пойму, к чему ты клонишь? |