Книга Арджуманд. Великая история великой любви, страница 62 – Тимери Н. Мурари

— Немного… Тебе жаль для меня этой малости? Передо мной сидит тусклая тень Шах-Джахана. Я могу различить его нетерпение, возможно, даже тревогу. На любимого отца я действую так же. Я сажусь, смотрю прямо на него, и он бежит прочь. Будь я так же умен, как Шах-Джахан, скакал бы сейчас во главе этих войск, готовых погибнуть, повинуясь приказу. Но достаточно ли их? Шах-Джахан мог бы командовать большей армией, в двадцать, тридцать раз большей — но не командует. Пока.

— Я первый из его сыновей.

— Но первый ли ты для Мехрун-Ниссы? Вот вопрос. — Он перешел на шепот: — Спроси, что бы сделал Хосров на твоем месте.

— Что бы сделал Хосров?

— Убей ее. Скорей. Прежде чем она успеет нанести удар. Отправь конницу сейчас же. — Он крепко схватил меня за руку. — Если бы не ее нашептывания, ты бы оставался любимым сыном Джахангира до дня его смерти, а она придет скоро, видит Аллах.

— Но Мехрун-Ниссу слишком хорошо охраняют. Теперь моя очередь спросить: зачем тебе ее смерть?

— Затем, что смерть этой шлюхи заставит страдать отца. Он зарыдает, как рыдал я. Он будет метаться по дворцу, ослепленный тоской. Он оступится и рухнет в бездну одиночества. Навсегда. — Хосров тихо засмеялся, хлопнув в ладоши от удовольствия. Дни и ночи напролет он мечтал отомстить отцу. Осуждать его я не мог. Но я ему не поверил.

— Зачем? — еще раз спросил я. — Зачем Хосрову жизнь Мехрун-Ниссы?

— Чтобы спасти свою собственную. — Он пристально посмотрел на меня. — Тактья такхта. Мне не нужен ни престол, ни гроб, братец.

Жара все усиливалась, трава высыхала и гибла, земля и камни покрывались трещинами, небо превратилось в опаленный щит. Я тоже грезил о Кашмире, но не из-за отца. Мечты приносили облегчение, помогая справиться с непримиримой ненавистью Хосрова.

Арджуманд лежала в своей ратхе. Опахала почти не спасали от зноя и духоты. Она никогда не жаловалась, только с любовью улыбалась мне. Улыбка у нее совсем не изменилась, она освещала изнутри ее красоту, разве что появлялась теперь более плавно, медленно. Но стоило ей распуститься на губах любимой, я не мог сдержать восторга и обожания. Жена была снова беременна. В этот раз мы даже не обсуждали вопрос о том, не остаться ли ей в Агре. Прежде мне ни разу не удавалось переубедить ее, а сейчас я и не хотел этого. Общество Арджуманд всегда было для меня утешением и неиссякаемым источником радости.

Дара постоянно находился при мне. Он гарцевал на белом пони, озираясь и постоянно задавая вопросы, — его любознательность и желание узнать все про эту страну были безграничными. Я учил его, поскольку он достиг возраста. Другие дети оставались с прислугой в обозе Арджуманд. Два младших моих сына, Шахшуджа и Мурад, были тихими, послушными мальчиками, только Аурангзеб всегда оставался независимым упрямцем. Ростом он был мне чуть выше колена, но однажды смело подошел и попросил разрешения ехать верхом рядом со мной. Я отказал ему. Он был слишком мал и требовал постоянного присмотра. В манере Аурангзеба общаться с Дарой была какая-то забавная и непонятная неловкость.

Я учил Дару понимать природу власти. Она присутствовала там, где находился я, двигалась вместе со мною, останавливалась, когда я останавливался. Власть клубилась вокруг меня, простиралась до горизонта, и ее можно было видеть. Я знал, что источником власти был мой отец, но по мере того, как расстояние меж нами росло, росла и моя власть. Землями, по которым мы проезжали, правили другие люди, но, когда я появлялся в их уделах, мои полномочия превышали их полномочия.

Мы двигались медленно — караван принца не может проследовать незамеченным. Ежедневно — утром, в полдень и на закате — я устраивал приемы, давал аудиенции всем, кто обращался с ходатайством, желая отдать дань уважения или принести дары. Всякий раз, как я останавливался, для нас устраивали пиры, отказаться от которых было невозможно. Мне приходилось выслушивать бесконечные, однообразные заверения в преданности и любви. Слова повторялись, менялись только ораторы.

За два дня до того, как мы достигли Бурханпура, нам встретился военный отряд — сотня солдат под командованием наместника; отряд сопровождал главный садр ^[87] провинции. Встреча произошла у колонны из человеческих черепов высотой в два мужских роста и соразмерной толщины. Впервые такие колонны начали возводить при Тамерлане. Эта появилась при Акбаре — память о его мести. Мой отец отказался от жестокой традиции.

На земле лежали трое мужчин.

Я велел вельможам приблизиться. Они двигались неохотно: мое присутствие здесь явно был нежелательно. Садр небрежно поклонился, мир-и-бакши вел себя более почтительно. Лежащие, опутанные веревками по рукам и ногам, были живы, головы обнажены. Кровь запеклась на виске у одного из них, другому запятнала бороду, третий казался невредимым, но связан был крепче. Лица всех троих были впечатаны в грязь; они не ждали от меня справедливости.

— Это пустяки, ваше высочество, — произнес наместник. — Такие мелочи не должны волновать принца.

— Что они сделали?

— Ничего, господин! — выкрикнул один из связанных.

По знаку наместника солдат ударил крикнувшего древком копья. Это мне не понравилось:

— Бить будешь, только когда я прикажу. В моем присутствии ничего не делать без моего ведома.

Вперед выдвинулся садр. Он слишком приблизился, и я жестом велел ему отъехать дальше. Раболепствовать он не пытался, наоборот, смотрел сердито.

— Эти люди пытались убить здешнего такура ^[88]. — Садр махнул рукой в сторону холмов. — Мы предотвратили убийство. Покажите принцу оружие.

На землю легли три ржавых меча и кинжал.

— Почему они хотели убить такура?

— Кто разберет этих крестьян? — ответил садр угрюмо.

— Я задал вопрос. Отвечай, да не тяни. Я не потерплю столь вопиющей дерзости, хоть ты и служишь Аллаху.

— Им была нанесена какая-то обида, — хрипло прошептал он, осознав, что спасением от мгновенной гибели обязан лишь своему сану.

— Теперь ты говори, — обратился я к одному из связанных. Он смотрел, как попавший в ловушку тигр, — глаза, полные бессильной ярости и тоски по жизни, закончившейся так нелепо.

— Ваше высочество, этот такур — злой человек. Из-за него мы живем в нищете…

— Это не причина замышлять убийство.

— Нет, ваше высочество. — Мужчина нахмурился. — У меня была красивая жена, она очень нравилась такуру. Он забрал ее, держал взаперти, насиловал, а когда ему надоело, отдал ее своим слугам. Она умерла из-за его жестокости.

— Почему ты не искал правого суда?