Книга Жизнь, которую мы потеряли, страница 21 – Аллен Эскенс

В досье, касающемся приговора суда, я нашел документ, который, как оказалось, был послан мне свыше. Это был отчет, дававший краткий синопсис жизни Карла Айверсона, родившегося и выросшего в Южном Сент-Поле: данные о семье, о мелких правонарушениях, о хобби и об образовании. Там нашлась также информация о его службе в армии, согласно которой Карл получил во Вьетнаме два «Пурпурных сердца» и Серебряную звезду, а затем был с почетом уволен из рядов вооруженных сил. После этого я отметил для себя, что нужно побольше узнать о службе Карла в армии. В октябре, перед тем как закончить написание заметок и вступительной главы, я дважды навещал Карла. Я умудрился закончить первую главу, перемешав информацию из официального отчета с некоторыми деталями заметок, разбросав последние по всей главе в меру своей креативности.

Вручив сделанную часть домашнего задания преподавателю, я забыл о поездках в «Хиллвью» до самого Хеллоуина, праздника, который я всегда презирал. Надев для Хеллоуина костюм вышибалы, что я делал каждый Хеллоуин с тех пор, как мне стукнуло восемнадцать, я встал на входе в заведении Молли. В ту ночь мне пришлось разнимать только одну потасовку, когда Супермен схватил за задницу Тряпичную Энн, словно Тряпичная Энн была, так сказать, стриптизершей, что заставило ее парня, Тряпичного Энди ^[5], со всей дури врезать Железному человеку, повалив его на пол. Тряпичная Энн вышла с нами на улицу, мимоходом одарив меня кокетливой улыбкой, как будто драка с самого начала входила в ее планы в качестве признания ее сексапильности, на которое она рассчитывала, втискивая свои обильные мясистые прелести в тесный костюм. Я ненавидел Хеллоуин.

Настоящие холода пришли в первый день ноября, день, когда я снова поехал в «Хиллвью». Температура воздуха едва-едва превышала тридцать градусов по Фаренгейту; ветер кружил опавшие листья, ложившиеся небольшими горками возле углов зданий и вокруг мусорных контейнеров. В то утро я позвонил в «Хиллвью», чтобы удостовериться, что Карл способен принимать посетителей, поскольку точно не знал, с какой скоростью прогрессирует рак поджелудочной железы. Карла я нашел на его обычном месте, возле окна. На коленях у Карла лежал вязаный шерстяной плед, на ногах в хлопчатобумажных тапках были толстые шерстяные носки, из-под синего халата торчали длинные кальсоны. Карл явно меня ждал, он даже попросил одну из медсестер придвинуть к его инвалидному креслу удобный стул. Я рефлекторно, а может, по привычке, перед тем как сесть, пожал ему руку; его худые пальцы, холодные, вялые, как отмершие морские водоросли, выскользнули из моей ладони.

– Думал, ты про меня забыл, – сказал он.

– У меня был очень напряженный семестр, – ответил я, доставая маленький цифровой рекордер. – Надеюсь, вы не возражаете? Так получится быстрее, чем делать записи.

– Это твое шоу. А я просто убиваю время. – Он усмехнулся своей шутке из серии черного юмора.

Я включил рекордер и попросил Карла начать с того места, на котором мы закончили в нашу последнюю встречу. И пока Карл рассказывал свои истории, я невольно разбивал их на более мелкую информацию, раскладывая ее точно кусочки пазла на столе. Затем я попытался соединить все эти кусочки, с тем чтобы понять, как такой монстр мог вообще появиться на свет. Какие события детства и отрочества заронили в его душу отравленные семена, которые в один прекрасный день взошли, сделав из него Карла-убийцу? Наверняка тут крылась какая-то тайна. Наверняка с Карлом Айверсоном случилось нечто такое, что сделало его непохожим на других людей, непохожим на меня. В первый день нашего знакомства Карл прочел мне проповедь о честности, и вот теперь он травил байки в духе «Предоставьте это Биверу» ^[6] о том, как его воспитывали, при этом явно скрывая страшный поворотный момент, который сдвинул его мир со своей оси и которого всем остальным было не дано понять. Мне захотелось крикнуть: «Брехня!» Но вместо этого я кивал, и подбадривал, и слушал, как он раскрашивает свою жизнь белыми, как яичная скорлупа, красками.

И вот, когда пошел уже второй час нашего интервью, Карл вдруг произнес:

– Именно тогда правительство Соединенных Штатов и пригласило меня во Вьетнам.

Ну наконец-то, подумал я, событие, которое может объяснить, как он стал таким монстром. Однако Карла явно утомили наши разговоры. Он положил руки на колени, откинулся на спинку инвалидного кресла и закрыл глаза. Я видел, как пульсирует шрам у него на шее, когда кровь проходила через сонную артерию.

– Вы получили этот шрам во Вьетнаме? – полюбопытствовал я.

Он задумчиво провел пальцами по шее:

– Нет, я заработал его в тюрьме. Один психопат из «Арийского братства» пытался отрезать мне голову.

– «Арийское братство»? А разве это не белые парни?

– Они самые, – кивнул Карл.

– А мне казалось, что в тюрьме представители одной расы стараются держаться вместе.

– Но только не тогда, когда ты осужден за растление малолетних, как я. Члены бандитских группировок вообще не держат за людей сексуальных преступников вроде меня.

– Не держат за людей?

– Сексуальные преступники – это самые слабые щенки в тюремном помете. Если тебе нужно посрать, ты срешь на этого щенка. Если тебе нужно заработать тату в виде слезы, чтобы показать, какой ты крутой, почему бы не убить щенка? Если тебе нужна сучка… ну, в общем, ты понимаешь. – (Меня внутри всего передернуло, но я даже виду не показал, чтобы Карл не заметил моего отвращения.) – Так вот, однажды, на четвертый месяц моего пребывания в Стиллуотере, я шел на обед. Это самое опасное время суток. Так как две сотни парней разом отправляются в столовую. И в этой толпе то и дело пускают в ход заточки. Поскольку никто не отслеживает, кто кого порезал.

– А разве там нет места, где тебя могут отделить от основной массы заключенных. Ой, как же это называется… Содержание под стражей в целях обеспечения безопасности или типа того?

– Это называется изоляцией. Да, я мог попросить изолировать меня, но не стал.

– Но почему?

– Потому что на тот момент я не слишком дорожил жизнью.

– И как вы заработали этот шрам?

– Там был один здоровенный бугай по имени Слаттери, который пытался склонить меня к… короче, он искал кого-нибудь, чтобы скрасить одиночество. Сказал, что перережет мне горло, если я не дам ему то, чего он от меня хочет. Я ответил, что он сделает мне величайшее одолжение.

– Значит, это он перерезал вам горло?

– Нет. У них все устроено по-другому. Он был босс, не исполнитель. Он велел пришить меня какому-то панку, парнишке, которому хотелось сделать себе имя. Я даже не видел, как это произошло. Просто почувствовал, как теплая жидкость течет у меня по плечу. Потом я поднес руку к горлу – рука покраснела от крови. Я тогда едва не умер. Меня заштопали и заставили согласиться на изоляцию. И я оставался в одиночной камере бо́льшую часть своей тридцатилетней отсидки: среди бетонных стен с утра до вечера. Так и свихнуться было недолго.