Онлайн книга «Королева брильянтов»
|
19 – Эдакий фунт изюма, – сказал Свешников, разглядывая арестантскую камеру. Было на что посмотреть. Дама за решеткой выглядит совсем не так, как дама без решетки. В ней появляется нечто новое, свежее, неожиданное и загадочное. Прутья, на сей раз настоящие, тюремные, толщиной в полдюйма, бросали на печальное личико и заплаканные глазки романтический флер. Агата странным образом похорошела. Стала более женственной, хотя, казалось бы, куда уж больше. Появилось в ней то, что так украшает женщину, – искренняя беззащитность. Или что-то вроде того. Так подумал Пушкин, хоть и гнал от себя несвоевременные мысли. – Господин пристав, оставьте нас наедине, – сказал он. Свешников издевательски хмыкнул. – Ключи дать? – Под замком надежней. – Понимаю, та еще кошка. Мои бедные городовые до сих пор водкой в казенном буфете отпиваются. Двое здоровых мужиков еле справились. Рвалась, как фурия! – Били? – строго спросил Пушкин. – Красивых женщин полиция не бьет, – ответил Свешников. – Ну, разве приводит в чувство. Ткнули разок под дых, чтоб не рыпалась. Зато потом на руках донесли. В лучшем виде… Пойдем, Семеныч, – пристав хлопнул полицейского надзирателя по плечу. – Оставим поворковать удава с кроликом. Поставив табурет охранника напротив арестованной, Пушкин сел. Он ждал, старательно отгоняя жалость. Для жалости было не время. – Что вы смотрите? – наконец не выдержала Агата. – Ну скажите хоть что-нибудь. – Говорить придется вам, – ответил он. – Сделала все, что обещала. Наша сделка… – Нет никакой сделки, – перебил Пушкин. – Московский сыск не заключает сделок с убийцами. – Я не убийца, – тихо проговорила она. – Вы мне врали. Нагло, беззастенчиво. Говорили, что не знали Немировского. – Я не знала его имени! – вскрикнула Агата. Из кармана появилась бархатная коробочка. Пушкин приподнял крышку. – Как этот перстень попал к вам? Она медленно и глубоко вздохнула, будто готовилась к прыжку в омут. – Хорошо, я расскажу, как было на самом деле… Пушкин не стал упреждать, что, ничего кроме правды, его не интересует. Еще не всякую правду он примет. Зависит от глубины признания. – Портье обещал мне указать мужчину, который остановился в самом дорогом номере, – начала она. – Сколько взял? – не удержался Пушкин. – Сто рублей. Задаток того стоил. Я приехала ближе к вечеру. Ждала в холле. Портье дал знак, когда он спустился. Дальше началось, как обычно. Обратила на себя внимание, он сразу клюнул. Я подумала, что добыча будет легкой. Но дело пошло не так. Он был слишком взволнован, не пьян, а именно взволнован, лицо в красных пятнах, часто хватался за сердце. И говорил странные вещи. Вцепился в меня обеими руками и не отпускал. Даже синяки остались. – Что такого странного он говорил? – Я не знаю, как это объяснить, – Агата подбирала слова. – Для меня мужчина – как открытая книга, никаких секретов. Просто и примитивно. Но с ним… – Немировский вам не представился? – Не успел, все произошло очень быстро. Он слишком торопился. – Сандалов не назвал его имя? – Знакомство выходит натуральней, когда не знаешь имен. Только с вами ошиблась. – Вернемся к Немировскому, госпожа арестованная, – напомнил Пушкин. Агата взялась за прутья и отдернула руки: металл был холодным и скользким. – Он как будто изливал душу, – сказала она. – Выговорился и побежал на улицу. – Исповедовался первой встречной? – Да-да… Ему надо было выговориться. – О чем была исповедь? – Говорил, что жизнь его стала ужасной, что он не живет, а мучается, что больше так не может продолжаться. И что сегодня должно случиться нечто, что покончит с его мучениями. Завтра начнется новая жизнь, светлая, радостна, чистая. Он пережил тяжкие страдания, теперь им придет конец… – Каким образом? – Не знаю, – ответила Агата. – Я не умею исцелять мужские истерики. Он говорил и не мог остановиться, поток слов. Держал меня за локти, а я просто стояла и слушала. А потом сорвал перстень, с большим трудом снимал, кольцо вросло в кожу, положил в мою ладонь и сжал мои пальцы. Сказал, что перстень – залог нашей встречи завтра, когда у него начнется новая жизнь. Он хочет меня увидеть завтра утром в десять часов, чтобы встретить день новой жизни. Чтобы начать все заново. – Дальше, – только и сказал Пушкин. – Дальше – ничего. Утром приехала с небольшим опозданием, но его не было. Попросила портье узнать, в чем дело. Он долго не соглашался, пришлось его уговорить. Пошла в ресторан выпить чашку кофе. Не успела допить, как портье позвал, сказал, чтобы убегала, в гостинице полиция. – Разве Сандалов не сказал, что ваш клиент мертв? – Он был слишком напуган. Ну, а мне встречаться с полицией ни к чему. Еле ноги унесла. Больше не собиралась возвращаться. Помыслить не могла, что с Немировским что-то случилось. Решила, что рыбка с крючка сорвалась: вместо навара вышел убыток. Сразу отправилась на Сухаревку, чтобы сбыть перстень. Его не взяли. Тогда пошла в ломбард. – Зачем же в ломбард Немировского? В чем смысл? – Не знала я, что это его ломбард! – крикнула Агата. – Нелепость. Случайность. – Видели вывеску: «Немировский и сыновья». – Повторяю: не знала ни его имени, ни фамилии! – в отчаянии проговорила она. – Больно надо вывески разглядывать, какая разница, какой ломбард. Пушкин спрятал перстенек, который натворил столько бед. – Вечером ушли ни с чем из «Славянского базара». Что дальше? С некоторым усилием Агата заставила себя продолжить. – Приехала в «Дюссо». Там – как обычно. Попался какой-то чиновник из городской управы. Он воображал себе ночь любви в номере. А остался без кошелька. – Бедняга, – сказал Пушкин. – Господин Улюляев день и ночь печется о городских тротуарах, а вы у него кошелек срезали. – Ничего себе, бедный! – возразила Агата. – У него на полу меж ногами корзинка стояла, крепко ботинками держал. Ну, я заглянула ненароком. Корзинка платочком прикрыта, под платочком колбаски лежали, а под ними пачки ассигнаций! – Что же не прибрали? – Поздно сообразила, что под колбасой деньги. Встав, Пушкин перенес табурет в дальний конец коридора, подальше от задержанной. Мало ли что ей придет в голову. – Пушкин, вы мне верите? С ответом он не спешил, медленно подходя к решетке. |