Онлайн книга «Бумажный зверинец (сборник) »
– Сяо лаоху, – сказал я и запнулся. Затем перешел на английский: – Это тигр. Лаоху осторожно шагнул и заурчал, обнюхивая руки Марка. Марк изучил узор рождественской оберточной бумаги на шкуре Лаоху. – Это совсем не похоже на тигра. Твоя мама делает для тебя игрушки из мусора? Я никогда не думал о Лаоху как о мусоре. Но тогда я смотрел на него и понимал, что он просто-напросто клочок оберточной бумаги. Марк снова качнул голову Оби-Вана. Световой меч сверкнул, он качнул руками вверх-вниз. «Ощути Силу!» Лаоху повернулся и прыгнул, сбросив пластиковую фигурку со стола. Она упала на пол и сломалась, а голова Оби-Вана закатилась под диван. – Раааааа, – засмеялся Лаоху. И я вместе с ним. Марк сильно толкнул меня. – Это очень дорогая игрушка! Такую теперь ни в каком магазине не найдешь. Он, наверное, стоит дороже, чем твой папа заплатил за твою маму! Я оступился и упал на пол. Лаоху зарычал и вцепился Марку в лицо. Марк закричал, больше от страха и удивления, чем от боли. В конце концов, Лаоху был всего лишь бумажной фигуркой. Марк схватил Лаоху, и хватка тигра ослабла, когда Марк сжал его в руке и порвал надвое. Он скомкал две половины бумаги и швырнул их в меня: – Забери свой дурацкий дешевый китайский мусор! Когда Марк ушел, я потратил много времени, безуспешно пытаясь склеить вместе разорванные части, выпрямить бумагу и снова свернуть Лаоху, следуя едва видимым сгибам. Другие животные медленно вошли в гостиную и собрались вокруг нас: меня и разорванной оберточной бумаги, которая раньше была Лаоху. * * * Но на этом моя схватка с Марком не закончилась. Марк был очень популярен в школе. И я не хочу вспоминать о том, чем обернулись для меня следующие две недели. Я вернулся домой в пятницу, когда две адские недели подошли к концу. – Сюэцзяо хао ма? – спросила мама. Я ничего не ответил и ушел в ванную. Я посмотрел в зеркало. Я совсем не похож на нее, ну просто совсем. За ужином я спросил у отца: – Я выгляжу как китаёза? Папа отложил в сторону палочки. Несмотря на то что я никогда не рассказывал ему, что происходит в школе, мне кажется, он обо всем догадывался. Он закрыл глаза и потер переносицу: – Нет, не выглядишь. Мама посмотрела на папу, ничего не понимая. Потом посмотрела на меня: – Ша цзяо китаёза? – По-английски, – сказал я. – Говори по-английски! Она попыталась: – Что случилось? Я оттолкнул стоявшую передо мной миску вместе с палочками: жареный зеленый перец с говядиной, приправленной пятью специями. – Мы должны есть американскую еду. Папа пытался меня успокоить: – Многие семьи время от времени готовят китайскую еду. – Мы – не другие семьи. – Я посмотрел на него. В других семьях нет мам, которым здесь не место. Он отвернулся. Затем положил руку маме на плечо: – Я куплю тебе кулинарную книгу. Мама повернулась ко мне: – Бу хаочи? – По-английски, – сказал я, повысив голос. – Говори по-английски! Мама хотела прикоснуться к моему лбу, чтобы понять, не поднялась ли у меня температура: – Фашао ла? Я отбросил ее руку. – Все хорошо. Говори по-английски! – срывающимся на крик голосом. – Говори с ним по-английски, – сказал папа, обратившись к маме. – Ты ведь знала, что однажды это произойдет. Чего же ты ожидала? Мама опустила руки. Она села, переводя обеспокоенный взгляд с папы на меня. Она пыталась что-то сказать, остановилась, снова попыталась и снова запнулась. – Ты должна, – сказал папа. – Я не заставлял тебя раньше, но теперь Джеку надо стать частью этого общества. Мама посмотрела на него. – Если я говорю «любовь», то чувствую здесь, – она показала на свои губы. – Если я говорю «ай», то чувствую здесь, – она положила руку на сердце. Папа покачал головой: – Ты живешь в Америке. Мама съежилась на своем стуле и стала похожа на буйвола, когда на того прыгал Лаоху и выдавливал из него живительный воздух. – И мне нужны настоящие игрушки. * * * Папа купил мне весь набор героев «Звездных войн». Я отдал Оби-Вана Киноби Марку. Я спрятал бумажный зверинец в большую коробку из-под обуви и положил под кровать. На следующее утро зверушки вылезли и заняли свои любимые места в моей комнате. Я переловил всех и положил обратно в коробку, на этот раз хорошенько заклеив крышку скотчем. Однако звери так шумели, что в итоге я задвинул их в самый дальний угол чердака, как можно дальше от моей комнаты. Если мама говорила со мной по-китайски, я отказывался ей отвечать. Через некоторое время она стала пытаться больше говорить по-английски. Однако ее акцент, ломаные фразы приводили меня в смущение. Я пытался поправлять ее. В конце концов она вообще перестала разговаривать, если я был рядом. Мама начала выражать жестами то, что хотела мне сообщить. Она пыталась обнимать меня так, как это делали американские матери по телевизору. Я считал все ее движения гипертрофированными, неуверенными, нелепыми и неуклюжими. Она видела, как я раздражаюсь, и всегда останавливалась. – Ты не должен так обращаться с матерью, – говорил папа. Однако при этом он не мог смотреть мне в глаза. Глубоко внутри он, должно быть, понимал, какую ошибку совершил, когда женился на китайской крестьянке в надежде, что та обретет свое место в предместьях Коннектикута. Мама научилась готовить американскую пищу. Я играл в видеоигры и учил французский. Иногда я видел ее за кухонным столом перед развернутым тыльной стороной вверх листом оберточной бумаги. Позже новый бумажный зверек появлялся на моем ночном столике и пытался ластиться ко мне. Я ловил его, сжимал так, чтобы из него вышел весь воздух, и убирал в коробку, хранившуюся на чердаке. Мама перестала делать животных, когда я перешел в старшие классы. К тому времени ее английский значительно улучшился, однако я уже достиг возраста, когда мне было все равно, что она говорит и на каком языке. Порой я приходил домой, видел ее хрупкий силуэт, движущийся по кухне, слышал, как она напевает под нос китайскую песенку, и не верил, что она – моя мать. У нас не было ничего общего. Для меня она как будто прилетела с луны. Я спешил в свою комнату, где мог вволю предаться своему на сто процентов американскому стремлению к счастью. |