Онлайн книга «Раскрыть ладони»
|
Дядюшка может испортить мне жизнь, это верно. Но изменить мою смерть он не способен. Потому что мне было обещано. Я иду за тобой... Жди... Жду, госпожа. С нетерпением. Только уж и ты дождись, хорошо? — Ты меня слышишь? Снимаюсь с места и подхожу к столику, поверхности которого хватает лишь для того, чтобы примостить курительную трубку и костяную шкатулку для писем. — Вы желали видеть меня? — Должен же я уделять внимание своему единственному племяннику? О, сколько в этом голосе искренней, трогательной и нежной заботы! Здорово наловчился на воспитанниках Анклава, ничего не скажешь. Но зачем расходовать талант на меня? Всё равно не поверю. К тому же, если бы дядя хотел заручиться моей верностью и преданностью, мог бы подкидывать заработка побольше, чем выходит с разгребания магических завалов ежегодных экзаменов юных чародеев. — Премного благодарен. Тёмно-синие глаза, единственная черта, резко отличающая нас друг от друга, укоряюще расширились: — Ты всегда торопишься, Маллет. Это дурная привычка, подлежащая... Подхватываю: — Непременному искоренению под вашим чутким присмотром! Ну не боюсь я его, что поделать?! И не могу заставить себя поиграть в заискивание: как бы я ни лебезил, моё положение не изменится. — Ай-яй-яй, ну зачем же так грубо? Дядюшка не желает тебе ничего плохого, Маллет. И хорошего, что любопытно, тоже. Осталось выяснить, чего именно дядя «не желает» сильнее. — Прошу прощения за резкость. Коротко киваю, изображая намёк на поклон. Трэммин снисходительно вздыхает, между делом поправляя на левой руке кружевной манжет рубашки, пронзительно белеющей в прорезях строгой распорядительской мантии. — Ты неисправим. — Это огорчает дядюшку? Он не отвечает. Хотя бы потому, что сказать «да» не достаёт наглости, а сказать «нет»... Пока я дерзок и непокорен, мои действия предсказуемы. Вот если бы племянник вздумал вдруг подольститься к дядюшке, следовало бы насторожиться и огорчиться. — Вы велели зайти. С какой целью? — Я не «велел». Я всего лишь прислал приглашение. — За попыткой перейти к делу следует мягкая поправка, исполненная сожалением об ограниченности моих представлений. Ну да, приглашение. Которое невозможно не принять. Если начну отказываться, буду лишён ежегодных объедков с господского стола, а тогда мне вовсе нечем окажется выполнять заказы: хороший доход дают остатки от праздников Середины лета и Середины зимы, но второй случится ещё очень нескоро, а первый надо сначала встретить, а потом дождаться, пока гуляния и увеселения закончатся. Во всё же остальное время мне достаются на растерзание неудачные опыты учеников чародеев. Благодаря участию дядюшки, конечно же. И кстати, сейчас мне настоятельно требуется новая порция негодных к употреблению заклинаний, потому что предыдущие запасы счастливо закончились. — Вы желали видеть меня? Ответный взгляд свидетельствует: скорее предпочёл бы забыть о моём существовании. Но с языка слетает всё то же медоточивое: — Разумеется, иначе не позвал бы. Вопросительно приподнимаю бровь. Дядюшка откладывает трубку, придвигает шкатулку поближе к себе, неторопливо откидывает крышку и начинает перебирать листки бумаги, хранящиеся в изящной вещице, своими длинными, худощавыми, безупречной формы, но всегда напоминающими мне червяков пальцами. Наконец, шуршание затихает, и взгляд Трэммина пробегает по строчкам букв на одном из посланий. — Мальчик мой, тебе следовало бы умерить свои притязания. Непонимающе хмурюсь. Что за странное начало? — Милостью божией и Анклава, тебе разрешено чародействовать в меру твоих сил и способностей, не так ли? Ах вот о чём речь... Зло кусаю губу, а дядюшка продолжает: — И кому, как не тебе, понимать, что неумелое вмешательство способно принести огромный вред. — Я не вмешивался. — А что же ты делал? Кивком указываю на исписанный листок: — Кадеки постарался? Трэммин довольно щурится: — Нельзя оставлять в безвестности деяния, которые могут подвигнуть на дальнейшее беспечное... — Никакой опасности не было. — О том может судить только лекарь, получивший высочайшее дозволение на... — Так спросите у него! И если Кадеки посмеет утверждать, что я причинил своим прикосновением вред... — Не причинил, — согласился дядюшка. — Но жалоба есть жалоба, к тому же, поданная по всей форме. Последнее слово заставило меня напрячься. По всей форме, стало быть, для её удовлетворения также потребуется строжайшее следование правилам. Я-то надеялся, Кадеки угомонится! Ну и сволочь... Всё, попадётся под руку — пощады не дождётся! — А поскольку жалоба поступила прямиком в Надзорный совет, сам понимаешь, я не мог ничего сделать. Сокрушённо вздыхаешь, да? Мог, сотню раз мог сделать и очень многое! Только зачем стараться ради ненавидимого племянника? — Ваши слова означают, что... — Моё заступничество не помогло. Но слава богам, и провинность не слишком серьёзная... Тебе всего лишь нужно будет заплатить извинительную подать. Всего лишь... Количество монет, указанное на вручённом листке, мало кому показалось бы внушительным, но только не мне. Пять с половиной «орлов». Обычная плата за проступок составляет четыре «орла», а тут накинуто ещё полтора за... «Намерение преступившего скрыть своё участие, подговорив свидетеля». Всеблагая Мать, ну чем я ему помешал, а?! Можно сказать, только расчистил дорогу, утихомирив боль и облегчив задачу самому лекарю, они ведь орудуют «по живому», целители наши чародействующие, и им всё равно, что чувствует больной. Будто не понимают, что если человек находится в покое, куда легче подлатать его раны, чем если тело бьётся в лихорадке. Конечно, для «высоких» магов нет никакой ощутимой разницы, но «высокие» лечением и не промышляют. — И не тяни с оплатой. Не успеешь до праздника, не будешь допущен к своим занятиям ещё месяц после. Ничего себе! Мало выставленной к уплате суммы, так и запрещают работать?! Нет, мне явно не везёт этим летом. Впрочем, как и всегда. — Я могу идти? — Конечно, конечно, не смею более тратить твоё бесценное время! Но я не успел даже двинуться с места, как дверь в конце зала приоткрылась. — Вы позволите, dyen Распорядитель? Дядюшка расплылся в улыбке сборщика податей, набредшего на не посещённую ранее деревушку: |