Онлайн книга «Стрелок. Путь на Балканы»
|
Через минуту караульные уже стояли вдоль дороги, так что когда появились проезжающие, с них можно было рисовать картинку для устава. Первыми проехал разъезд казаков в лохматых папахах и бурках, а за ними следовали несколько карет, по зимнему времени поставленных на полозья. Поравнявшись с постом, поезд остановился и из первого экипажа выскочил офицер и крикнул: — Далеко ли до Беллы? — Никак нет, ваше благородие, верст восемь! — Это, по-твоему, недалеко? — нахмурился тот, но ругаться не стал и пошел докладывать начальству. У кареты отворилась дверца, и из нее вышел здоровый бородатый мужик в богатой шубе, из-под которой виднелся шитый золотом воротник. — Какого полка? — зычно пробасил он. — Сто тридцать восьмого Болховского, ваше императорское высочество! — четко отрапортовал Будищев, и сделал на караул. — Узнал, — усмехнулся цесаревич. — А ведь я тебя тоже знаю… погоди, сам вспомню… нет, вертится в голове, а не получается! — Вы меня за дело у Езерче награждали, ваше императорское высочество! — А, это ты! — на лице великого князя появилось понимание. — Ну, что, не дослужился еще до фельдмаршала? — Всего ничего осталось, ваше императорское высочество! Бойкий ответ заставил Александра Александровича благодушно рассмеяться, и он повернулся к свитским, повылазившим из экипажей, желая разделить с ними веселье. — Полюбуйтесь, господа, какие орлы в Болховском полку служат! Прихлебатели из свиты наследника престола вежливо похихикали, хотя на их кислых лицах было написано: — "черт тебя дернул остановиться посреди поля в такой холод!" Но с царским сыном не поспоришь и если его разобрало любопытство, то хочешь-не хочешь приходится терпеть. — Кто у тебя ротный? — Их благородие поручик Линдфорс! — Как Линдфорс? — раздался чей-то голос и, растолкав свиту, вперед выбрался какой-то флотский офицер. — Где, Линдфорс? А… господа, так это и есть Блудов! — Какой еще Блудов? — вопросительно выгнул бровь цесаревич. — Костя, ты что, перебрал? Мичман Нилов, от которого действительно попахивало хорошим коньяком, обезоруживающе улыбнулся и бросился пояснять: — Ну, тот самый Блудов, которого мы уже более полугода пытаемся выцарапать из Болховского полка! — Погодите, мне что-то рассказывали о жалобе графа Вадима Дмитриевича, на некоего самозванца, — припомнил великий князь. — Уж, не об этом ли молодце речь. Как тебя зовут? — Болховского полка унтер-офицер Дмитрий Будищев, ваше императорское высочество! — Ничего не знаю, — мотнул головой флотский, — это тот самый Блудов, который починил нам гальванику на "Шутке", я его точно запомнил! — Еще бы не запомнил, — усмехнулся цесаревич, — ты за это дело георгиевским кавалером стал! Тут выяснение личности Дмитрия прервал доклад начальника конвоя. — Впереди государь, — выпалил он, легко соскочив с седла и приложив руку к лохматой кавказской папахе. — Коня! — взревел Александр Александрович и через мгновение ему подвели поистине богатырского вида першерона. Цесаревич немедля вставил ногу в стремя и рывком поднялся в седло, заставив покачнуться своего буцефала. — Потом разберемся, кто ты такой есть, — крикнул он унтеру и, дав коню шенкеля, помчался навстречу царственному отцу. Конвой и часть свиты, успевшая вскочить в седла, последовали за ним, а остальные бросились отводить кареты в стороны, чтобы не мешать проезду императора. Только довольно улыбающийся Нилов некоторое время стоял рядом с застывшим как изваяние унтером и довольно улыбался. — Шалишь, брат, от флота не спрячешься! Мы хоть из-под земли, хоть со дна моря достанем. — Так точно, ваше благородие, — мрачным голосом отвечал ему Дмитрий. — Ну а то, что до унтера дослужился, так это и к лучшему. Хорошие унтера везде нужны! Тебе, кстати, за потопление вражеского парохода фехти… фетхи… тьфу, дьявол, никак не выговорю его названия, крест полагается! Ты рад? — Безмерно счастлив! — То-то! Смотри, я после войны получу назначение на броненосец и возьму тебя к себе, мне хорошие специалисты будут во как нужны! — Что здесь происходит? — встревоженно спросил подбежавший Линдфорс, бывший до этого со вторым взводом. — Костя?! Ты как здесь? — Вашбродь, — тихонько шепнул ему Будищев, — убрали бы вы своего приятеля от греха. Сейчас тут царь будет, а он околесицу несет, да еще так фонит, что мне уже закусить надо! Однако Нилова было так просто не унять, счастливо улыбаясь, он спешил поведать приятелю историю своего появления: — Вообрази, великая княгиня Мария Федоровна пожелала узнать, что с катером, принадлежавшим прежде их императорским высочествам. Ну, поскольку дела у нас сейчас нет, цесаревич вызвал меня и потребовал подробностей. А тут шум-гам, поехали встречать государя и меня с собой… да ладно тебе, я и выпил-то всего ничего, просто в этих каретах так холодно! С большим трудом мичмана удалось убрать с глаз, прежде чем проехал императорский поезд. Очевидно, цесаревич успел поделиться с государем своей находкой, потому что его карета ненадолго остановилась рядом с вытянувшимися часовыми и глаза самодержца мимолетно скользнули по их унтеру. — Давно ли ты видел графа Вадима Дмитриевича? — спросил он у сына несколько позже. — Одно лицо, — хмыкнул в ответ цесаревич, не отличавшийся особой деликатностью. — Ну, не знаю, росточком этот бастард куда как повыше будет, — задумчиво заметил император, но затем улыбнулся и добавил почти весело: — Надо будет попенять Мезенцеву, а то он мне какую-то дичь доложил! Линдфорс, проводив кавалькаду глазами, велел караулам сниматься и идти греться у костра. Нилов был удачно засунут в карету и отправлен назад, император встречен и, хотя нельзя сказать, чтобы без происшествий, однако все-таки благополучно. Можно было отдыхать. — Вашбродь, а вы не знаете, на флоте валенки дают? — неожиданно спросил его идущий рядом Будищев. — Кажется, нет, — пожал плечами поручик, — а тебе зачем? — Раз нет, тогда ну его нафиг, этот флот! — хмуро ответил ему Дмитрий и торопливо зашагал к месту стоянки. Тусклый утренний лучик света, с трудом пробившийся сквозь покрытое инеем оконце, робко осветил госпитальную палату и стоящие в ней ровными рядами кровати. Всякому зашедшему сюда впервые, вероятно, показался бы нестерпимым застарелый запах лекарств, немытых тел, а также ужасный храп, поднимающийся к потолку, однако Алексей давно привык к ним, а потому обращал на них мало внимания. Культя его уже зажила, и физическое здоровье не вызывало опасения, чего, к сожалению, долго нельзя было сказать о нравственном. Потеря ноги поначалу показалась молодому человеку катастрофой, и он всерьез подумывал, не покончить ли со своей столь неудачно начатой жизнью, избавив, таким образом, родных и близких от забот по уходу за ним. По счастью, пока он лежал, возможностей для этого не было никаких, а когда самочувствие Лиховцева улучшилось, молодость взяла свое, и будущее рисовалось уже не столь мрачными красками. Два обстоятельства совершенно переменили отношение вольноопределяющегося к жизни. |