
Онлайн книга «Стрелок. Путь на Балканы»
— Ваш друг вовсе не обязан мне жизнью! — строго прервала его Геся. — И вообще, я считаю себя не вправе принимать такие дорогие подарки от посторонних. У меня ведь есть жених! — Кстати, о женихе, — нимало не смутившись, продолжал Дмитрий. — Ему наверняка будет приятно увидеть вас в новом платье, а не в этом балахоне! Давайте договоримся так, вы возьмете эти ткани в подарок, а Николай при случае вернет мне его стоимость. Он парень не бедный и его это не разорит. — Ну, я даже не знаю… — В общем, вы как хотите, а я этот хабар назад не потащу! Не желаете иметь платье — воля ваша. Я немедля раздам это раненым, и завтра они все будут щеголять в бархатных портянках! — Это не бархат, — поправила его Геся. — Да мне пофиг! — Хорошо, — сдалась девушка, — я согласна, но с тем, что я обязательно верну вам деньги. — Базара нет! — довольно закивал унтер. — Показывайте где ваша комната, я немедля доставлю его на место. Быстро управившись, Дмитрий вернулся к Лиховцеву и застал его в мрачном настроении. Он стоял неподалеку от входа и чертил костылем какие-то палочки на снегу, как будто пытался что-то написать. — Ну, мне пора, — попытался попрощаться Будищев, но приятель его остановил. — Погоди, я должен тебя спросить. — Валяй. — Мне, право, неудобно… — А короче? — В общем, мне показалось… — Когда кажется — креститься надо! Что еще случилось? — Мне показалось, что ты оказываешь знаки внимания невесте нашего друга Штерна! Я хочу заметить, что если это так, то это совсем не по-товарищески! — Не фига себе, у тебя предъявы! — Боже, как меня иногда раздражает твой жаргон! Но все же послушай, Геся очень славная девушка и мне бы не хотелось, чтобы ты ее обидел. Она бросила все, чтобы быть поближе к Николаю. Пренебрегла мнением родных и молвой. Здесь она настолько самоотверженно ухаживает за ранеными, что это не может не вызывать уважения. К тому же она проявила при этом столько старания и способности к учению, что ее даже перевели из санитарок в сестры милосердия, а это совсем не частый случай, поверь мне! Я не понимаю, почему Штерн до сих пор не прибежал сюда, поскольку на его месте сделал бы это немедленно, как только узнал… — У тебя есть шанс! — хмуро прервал его излияния Дмитрий. — Прости, но я тебя не понимаю… — Колька женился. — Что ты такое говоришь? Как? Когда? На ком? — Отвечаю по порядку. Говорю я чистую правду. Случилось это, примерно за неделю до начала рождественского поста. Избранницей его стала тоже очень славная болгарская девушка по имени Петранка, дочь одного местного куркуля. Венчал их отец Григорий, а посаженным отцом был Гаршин. Несмотря на то, что мнение господ-офицеров разделилось, полковник дал добро и свадьба состоялась. — Невероятно! — Что, невероятно? Что Николаша забыл о Гесе, едва увидел перед собой новую юбку? Прости, но мне казалось, что ты лучше знаешь характер своего приятеля. — Ты так спокойно об этом говоришь. — Слушай, Леха, ну а что такого-то? Сам верно знаешь, бывает, взглянул в глаза девушке и башню напрочь сорвало! Нет, я все понимаю, Геся реально классная девчонка, и мне ее ужасно жаль, а Коля наш, тот еще чудак на букву "м", но сделать-то все равно ничего нельзя! Поэтому, говорю прямо, если она тебе нравится, то почему нет? Мы живем один раз, а сейчас вообще на войне. Она все спишет! — Что за глупости ты говоришь! Геся любит Николая, а я люблю Софью, и она ждет меня! — Прости, дружище, — покачал головой Дмитрий, — это не я говорю глупости! — Что ты имеешь в виду? — Скажи мне, ты уже написал госпоже Батовской, что теперь всю жизнь будешь ходить с элегантной тросточкой? — Тебя это не касается! — задохнувшись от злости, отчеканил Лиховцев. — И вообще, не смей никогда говорить о моей невесте подобным тоном. — Значит, не написал, — вздохнул Будищев и вдруг резко развернулся. Из дверей госпиталя вышли два хорошо одетых господина, и проследовали мимо, перебрасываясь на ходу короткими фразами на смутно знакомом Дмитрию языке. Впрочем, проведя столько времени на рынке в нем немудрено было опознать идиш. — Это что у вас тут, за посетители? — не без удивления в голосе спросил он. — Кажется, вчера привезли раненого коммивояжёра или кого-то в этом роде, — отрывисто буркнул, все еще чувствовавший себя обиженным Алексей. — О, как! И где этот бедолага попал под пули? — Не знаю. Я вообще, об этом случайно узнал, от… неважно от кого. — Понимаю, — вздохнул унтер. — Ладно, Леха, не дуйся на меня. Сам знаю, что язык у меня иной раз как помело, но мы ведь друзья, а врать друзьям вообще последнее дело. На другой день, Дмитрий снова увидел этих господ, выходившими из канцелярии цесаревича. Точнее сказать, они не вышли, а выбежали, причем вид у них был довольно испуганный. Следом раздался грозный рык, в котором люди, довольно прослужившие в ставке, безошибочно определили голос великого князя. — Негодяи! Воры! Мерзавцы! Всех в Сибири сгною! Услышав эту филиппику, все тут же попрятались и лишь караульные, которым бежать было не положено по службе, застыли подобно каменным изваяниям. — Что случилось? — удивленно спросил у знакомого писаря Дмитрий. — Их императорское высочество бушуют! — пожал плечами солдат, как чем-то само собой разумеющимся. — И часто он так? — Сашка-то? Нет! Он все более смирный, так уж если выведут из себя, тогда… ой. Тут, работник пера и чернил, видимо сообразил, что назвал цесаревича — Сашкой, и что это может плохо кончится, особенно если дойдет еще до кого-нибудь. — И кто же нашу надежду на светлое будущее так наскипидарил? — с деланным безразличием спросил Будищев, сделав вид, что не придал оговорке писаря значения. — Известно кто — жиды! — буркнул рыцарь чернильницы, проклиная свою словоохотливость. — Эти могли! — Вот что, некогда мне с тобой тут, — заторопился писарь, с опаской поглядывая на унтера, но тот преградил ему путь. — Да ладно тебе! — миролюбиво улыбнулся Дмитрий, — Рассказывай, в чем дело-то? — Да ни в чем! Эти жиды продовольствие поставляют нашему корпусу, да видать огорчили его императорское высочество. Ну, вот он их и обласкал! — Думаешь, сильно провинились? — Слышь, кавалер! — изумился солдат. — Ты что с Луны упал? Или гнилые сухари никогда не попадались, или голодать не приходилось? — Ну, мне-то приходилось, а вот цесаревичу-то что с того? |