Книга Узкие улочки жизни, страница 102 – Вероника Иванова

Значит, резчик всё-таки умер. Наверное, так для него будет лучше, ведь вряд ли кто-то когда-нибудь смог бы вернуть его к полноценной жизни. Хотя, умея запускать процесс уничтожения, вполне можно уметь и поворачивать его вспять... Впрочем, это уже мои домыслы. Как сказал Макс? Лично меня, к примеру, уже переделать невозможно, разве что, вернуть всё обратно, произведя спайку нейронных контуров, но на это доктора Лювига не уговорить, а ложиться под скальпель кого-то другого я не соглашусь. Как бы мне ни хотелось стать прежним, что-то в глубине моего сознания удручённо качает головой и шепчет: не сможешь.

«Но когда обернётся зимой весна, и тебе клетка правды станет тесна...» Да, в ту клетку я уже не смогу вернуться. Но кто поручится, что сейчас вокруг меня не смыкаются прутья новой?

— Что нового происходит в мире? — спросил из-за моего левого плеча знакомый голос.

Светло-золотистое пальто с огромным воротником, которым можно накрыть голову, как капюшоном, мягкое и нежное: лучшего контраста с идеальными, даже чуточку скуповато-правильными фроляйн Штерн было бы трудно желать. Разве что, ещё подошла бы нежная пена кружев, непременно цвета кофе с молоком или заката накануне ветреного дня... М-да. Мир не стоит на месте и не носит подолгу одни и те же платья, но что-то в нём всё же остаётся неизменным. И это замечательно!

— Кто-то умер, кто-то родился. Как обычно.

— Значит, пока живём, — резюмировала Анна и без паузы спросила: — Какими судьбами в этом забытом богом уголке?

— По воле обстоятельств и людей, их создающих. А вы?

— Я часто бываю здесь. Это, если можно так сказать, место моего паломничества.

— К святыням?

Улыбнувшись в ответ на моё недоумение, фроляйн Штерн кивнула:

— Да. Но конечно же, для кого-то они покажутся ничего не стоящими развалинами.

Понятно. Скорее всего, где-то здесь был дом её предков. Забавно, но я даже в чём-то завидую обладателям семейных руин, у меня-то нет корней, к которым можно было бы припасть. Родственники в Англии? Я толком их не знаю, а мама о своих родных вообще никогда и ничего не рассказывала. Вот и получается, что мой дом — Ройменбург. А что, это даже неплохо. Целый город вместо семейного очага... Нет, слишком грандиозно. С этой мыслью сначала надо свыкнуться.

— Вы ещё долго собираетесь пробыть здесь, Джек?

— Нет. Собственно... Я жду вечернего автобуса.

— А мой экипаж не подойдёт? — Она взмахнула рукой, указав на серебристую «Ривьеру», припаркованную неподалёку.

Странно. Ещё полчаса назад этой машины не было. Неужели я настолько зачитался газетой, что не услышал даже звука работающего двигателя? Вот растяпа... Но отказываться от столь щедрого и удобного приглашения было бы глупо:

— Буду премного благодарен, если подвезёте.

— Поверьте, это не составит мне труда. Ни малейшего. До новой встречи, герр Губер!

Кому это она? Кроме меня и человека, торгующего газетами, рядом никого нет.

— Доброго пути, фроляйн! — Киоскёр привстал со своего стульчика и с видимым удовольствием изобразил кивок, больше похожий на поклон.

Они знают друг друга? Любопытно. Нет, разумеется, если Анна часто бывает в Гроттмюле, она вполне может быть знакома с его обитателями. Так что же меня смутило? Взгляд. Взгляд, которым меня проводили. Мужчина словно сфотографировал моё лицо, проявил фотографию, вклеил в досье и написал рядом что-то вроде «обратить особое внимание ввиду близости к фроляйн Штерн». Прямо служба безопасности какая-то...

— Забирайтесь.

Я открыл дверь машины и устроился на сиденье. Анна, прежде чем занять место водителя, бросила снятое пальто назад, оставшись в платье хоть и свободного покроя, тем не менее, подчёркивающем все линии фигуры. Интересно, когда эта женщина устанет соблазнять? Наверное, не раньше, чем станет прабабушкой.

— Немного музыки?

— Как вам будет угодно.

Она прибавила громкости проигрывателя, и салон «Ривьеры» наполнился звуками.

Ты пришла сюда по осенней траве

Непреклонным шагом судьи,

Без царя в неприкаянной голове

И без бога в пустой груди.

Тяжёлая роковая мелодия и отрывисто-гулкое исполнение. Этот голос я уже слышал однажды, правда, в совсем другой тональности.

Не просила наград, не боялась молвы,

Не кляла дурную судьбу,

Никогда не жалела, что лица живых

Можешь видеть только в гробу.

Чёткий ритм вдруг сменился тягучей патокой, сила которой всё нарастала и нарастала, грозя полностью затопить сознание:

Полу-крик, полу-плач, полу-вой, полу-стон

От пролога времён к эпилогу времён,

По тебе и по мне, в громе и в тишине,

В каждом прожитом дне и непрожитом дне...

Остановка. Резкий обрыв мелодии, переходящий в скупые, нарочито простые гитарные аккорды.

Лишь на тризне последней безвинной души,

Губы крепко сожмёт баньши.

— Какая странная песня.

— Не менее странная, чем её героиня. — Усмехнулась Анна.

— Героиня?

— Баньши. Вы знаете, кто она такая?

— Признаться, нет. Что-то ирландское, судя по звучанию?

— Да. Это персонаж легенд. Дух. Или иначе, фейри. Говорят, что баньши живут при старинных родах, опекая их и своим плачем возвещая о близкой кончине каждого члена семьи.

— А если вымрет весь род? Баньши перебирается на новое место жительства?

Фроляйн Штерн качнула головой:

— Нет. Она гибнет вместе с последним из своих подопечных.

— Тогда в нашем мире должно было остаться очень мало этих духов.

— Наверное. Но есть старинная легенда о том, что одна баньши, оплакав смерть своей семьи, не захотела гибнуть, а заключила сделку с богом, получив жизнь, почти что вечную.

— Каким же образом?

— Получив под свою опеку вместо одного рода другой. Род человеческий. И пока не умрёт последний из людей, будет жить и она.

— Вечная жизнь в рыданиях? Стоило ли оно того?

— Спросите у неё сами, если встретите.

Непременно спрошу. Может быть, ответ смертного духа, заполучившего бессмертие, поможет мне понять, какие вещи имеют цену, а какие нужно выкинуть прочь и забыть. Осталось только найти эту плакальщицу.

То при свете дня, то в полуночной мгле

Души прочь бегут от людей.

Ты совсем одна на бескрайней земле,

Но за всеми должна глядеть.

В переливах рыданий то здесь, то там

Слышен злобной радости смех: