Онлайн книга «Возвращение домой»
|
– Это хуже, чем страшно, – это пытка. Он улыбнулся: – Неужели? – Да. Я знаю по себе: когда мне было двенадцать, меня отправили в закрытую школу в Хэмпшире, и я чуть с ума не сошла. Все там было не так. Я чувствовала себя точно на другой планете. Все казалось чужим: дома, живые изгороди, даже небо. Оно как будто давило на меня своей тяжестью. Меня мучили ужасные головные боли. Наверно, я бы умерла, если бы осталась там. – Но вы не остались? – Нет. Я продержалась полтриместра, а потом уехала домой. Удрала. И с тех пор училась здесь. – В здешней школе? – Да, в Пензансе. – А сейчас? – Я закончила школу. – И что теперь? – Бог его знает, – пожала она плечами. – Афина после школы поехала в Швейцарию. Я бы тоже могла. А с другой стороны, если начнется война, я уже не смогу. – Понимаю… Сколько вам лет? – Семнадцать. – Вы еще молоды для призыва. – Какого призыва? – Призыва на войну, на службу для штатских. Работа на производстве оружия, военного снаряжения… Лавди была в ужасе. – Я не собираюсь стоять у конвейера и делать пули! Если я не поеду в Швейцарию, то никуда не уеду отсюда. Случись война, так и здесь будет очень трудно не растерять мужества и держаться твердо. Тут, в Нанчерроу. А разве смогу я держаться твердо в Бирмингеме, в Ливерпуле или в Лондоне? Да я с ума сойду. – Может быть, вам так только кажется, – успокаивал ее Гас, уже жалея, что вообще завел об этом речь. С минуту она предавалась печальным мыслям, потом спросила: – Как вы думаете, будет все-таки война? – По всей вероятности. – И что будет с вами? – Меня призовут. – Сразу же? – Да. Я солдат территориальной армии. «Гордонские горцы» [61], это наш местный полк. Я записался туда в тридцать восьмом году, после того как Гитлер вступил в Чехословакию. – Что значит – территориальная армия? – Это армейские резервные части, их набирают из добровольцев, проживающих в данной местности. – Вас обучили? – В известной мере. Каждое лето я проводил по две недели в учебном лагере территориальной армии. Теперь умею стрелять из винтовки. – Немцы тоже умеют. – Да. В том-то вся и штука. – Эдвард будет летчиком ВВС. – Я знаю. Можно сказать, что мы оба разглядели во всем происходящем зловещие предзнаменования. – Как же Кембридж? – Если беда нагрянет, мы туда уже не вернемся. С выпускными экзаменами придется подождать. – До конца войны? – По всей видимости. – Какая обидная трата времени! – вздохнула Лавди и после недолгого раздумья поинтересовалась: – Неужели все в Кембридже разделяют ваши с Эдвардом чувства? – Нет, конечно. В студенческой среде встречаются самые разные политические настроения. Есть и такие крайне «левые», которым осталось только шаг шагнуть, чтобы превратиться в ярых коммунистов. Самые смелые из них уже сражаются в Испании. – Какие храбрецы! – Да, храбрецы. Не очень много здравого смысла, но потрясающая храбрость. Другие полагают, что все спасение – в пацифизме. А есть и настоящие страусы, которые прячут головы в песок и ведут себя так, словно ничего скверного не может произойти в принципе. – Он неожиданно рассмеялся, вспомнив о чем-то. – Есть у нас совершенно невозможный парень, по имени Перегрин Хейзлхёрст… – Не верю. Таких имен и фамилий просто на свете не бывает! – Клянусь, его правда так зовут! Частенько, когда ему нечем заняться, он отыскивает меня и великодушно позволяет мне угостить его выпивкой. Все, что он говорит, банально до крайности, а стоит поднять серьезный вопрос, как он поражает беспечностью, доходящей просто до безумия. Как будто новая война не важнее матча по крикету или игры в «пятерки» в Итоне [62], где Перегрин маялся в отрочестве. – Может быть, он просто притворяется. А в душе так же полон дурных предчувствий и страхов, как и все мы. – Вы имеете в виду истинно английское хладнокровие? Каменное лицо вопреки всему? Сдержанность, что бы ни случилось? – Не знаю. Вероятно. – Меня эти характеристики выводят из себя. Мне тут же вспоминается Питер Пэн, размахивающий своим маленьким мечом и готовый сразиться с Капитаном Хуком. – Я ненавидела Питера Пэна, – заявила Лавди, – просто не выносила эту книгу. – Какое совпадение, я тоже. «Смерть – это будет чертовски увлекательное приключение». Должно быть, самая большая глупость из всего, когда-либо написанного человеком. – Не думаю, что умереть – это приключение. И вряд ли тетя Лавиния так считает. – Лавди замолчала, потом спросила: – Который час? – Половина пятого. Почему вам не купят часы? – Покупают, только я вечно их теряю. Наверно, нам пора назад. – Она проворно поднялась, вмиг загоревшись нетерпением. – Скоро остальные уже должны вернуться. Я очень надеюсь, что не случилось ничего страшного. Что ни скажи в ответ на это, все будет звучать бледно и бессмысленно, решил Гас и промолчал. Он поднялся на ноги и тотчас ощутил силу ветра, от которого не спасал даже толстый шерстяной свитер. – Тогда пойдемте. И как насчет умеренного темпа на этот раз? Он произнес это веселым, беспечным тоном, хотя и понимал, что сейчас не время для шуток. Впрочем, Лавди все равно не слушала. Она отвернулась от него, будто не желая расставаться со скалами, с чайками, с бурным морем и возвращаться к реальности. И в этот момент Гас увидел… не Лавди, а девушку с картины Лоры Найт, репродукцию которой он когда-то тайком вырезал из журнала «Студия». Даже одета она была точно так же: поношенные теннисные туфли, полосатая бумажная юбка, видавший виды свитер для крикета, весь в очаровательных пятнах от сока малины. Только волосы были другие. Не каштановая с медным отливом толстая коса, перекинутая через плечо, а напоминающая головку хризантемы копна темных, блестящих, взъерошенных ветром кудрей. Медленно они возвращались тем же маршрутом, по которому Гас мчался за ней прежде, только в обратном направлении. Теперь Лавди, казалось, никуда не торопилась. Они пересекли дно карьера и вскарабкались по ступеням на вершину сланцеватого обрыва. Потом направились через лес, останавливаясь время от времени передохнуть, замедляя шаг на деревянных мостиках, чтобы поглядеть в темные воды стремительного ручья, бегущего у них под ногами. К тому времени как они вышли на открытое место и впереди показался дом, Гас согрелся. Укрытые от ветра сады нежились в лучах солнца, льющегося на гладко постриженные газоны, и он остановился на минуту, стянул через голову свитер и перекинул его через плечо. Лавди тоже приостановилась, ожидая его. Он поймал ее взгляд, и она улыбнулась. Когда они снова двинулись, она сказала: |