Книга Луна в кармане, страница 14 – Сара Дессен

– Боже мо-о-ой, – с наслаждением протянула ее подруга, – как это печально!

– Что ж, это ее выбор.

Я сразу возненавидела эту женщину – так, как ненавидела любого, кто за глаза оскорбляет других. Я привыкла к оскорблениям в лицо, без всяких обманов и обиняков. Это казалось мне более достойным.

Я снова повернулась к почтовым ящикам, сочувствуя Мире, и убрала письма в задний карман. За спиной у меня раздался какой-то звук. Я обернулась и впервые увидела большеголовую малышку.

Я сразу же узнала ее. Ей было года два, она была в розовом платье с рюшами и белых сандалиях. Волосы были тонкими и светлыми, а вокруг головы была обвязана розовая эластичная лента с бантиком, от которой голова казалась еще больше. Она уставилась на меня искренними голубыми глазами, открыв рот и комкая в руке подол платья.

Господи, подумала я, Мира была права: черепная коробка у нее здоровенная – яйцевидной формы, с бледной, почти прозрачной кожей на затылке. Тело по сравнению с головой казалось практически игрушечным.

Какое-то время она просто стояла и смотрела на меня. Затем подняла руку, коснувшись толстым пальчиком своей губы – ровно в том же месте, где я носила пирсинг. Она замерла на несколько секунд, все еще пристально глядя на меня. А потом так же быстро, как появилась, она развернулась и убежала обратно за угол, едва слышно топоча крошечными ножками по плиточному полу.

Я все еще оставалась на месте, когда мимо меня проплыли те самые женщины – малышка сжимала руку той, что повыше ростом. Звякнул колокольчик, когда за ними захлопнулась дверь. Теперь они говорили о ком-то другом – упоминались мужья, разводы и недвижимость. Меня они не заметили.

Я смотрела им вслед: две женщины средних лет, в шортах и босоножках. У той, что вела малышку, были кудрявые светлые волосы и толстовка с изображением маленьких парусников. Они остановились снаружи, не прерывая беседы, и с улыбкой помахали поднимавшейся на крыльцо старушке с палочкой. Малышка, раскинув руки, пробежала по подъездной дорожке к белому заборчику, обсаженному розами.

Не важно, сколько тебе лет. Где угодно найдется своя Каролина Доуз.

Я стояла у окна почты, глядя, как они садятся в машину и уезжают. Затем пешком отправилась домой к Мире.

– Ну, – она улыбнулась, просматривая почту, – что там на улице?

У меня в голове снова прозвучал ехидный голос той женщины, а в горле пересохло.

– Ничего, – ответила я.

Мира кивнула и опять уткнулась в экран телевизора.

Насколько же проще все было в рестлинге! Во всем соблюдалось равновесие: были хорошие парни, вроде Рекса Руньона, и плохие парни, вроде Братьев Костоломов. Иногда плохие парни вырывались вперед, но за кулисами всегда ждал хороший парень, готовый выбежать и двинуть кому-нибудь стулом, или выкинуть с ринга, или размазать по полу – что угодно во имя справедливости.

Наблюдая за Мирой, я поняла, что она, наверное, все-таки знала: там все не по-настоящему. Не могла не знать. Но вид Братьев Костоломов, ковылявших с ринга, держась руками за головы, сполна ответивших за свои поступки, вызывал удовлетворение. Возвращал веру в мир. Его было достаточно, чтобы хотя бы ненадолго оставить скепсис и поверить, что в конечном счете добро всегда побеждает.

– Дело в том, – сказала Морган, отмеряя ложкой очередную порцию кофе и отправляя ее в фильтр, – что Мира всегда была не от мира сего.

Мы находились на работе, закусочная еще не открылась, и я только что рассказала Морган о случае на почте. Она вздохнула и кивнула, будто услышанное ее не особо удивило.

– Я хочу сказать, – продолжила она, – с тех самых пор, как она приехала сюда, пошли разговоры. Мира – художник, а у нас тут маленький городок.

Я заворачивала столовые приборы: нож на салфетку, следом за ним вилка, натянуть салфетку под правильным углом и сделать три оборота, туго обматывая приборы. Морган наблюдала за мной краем глаза, проверяя мою технику.

– Помню, как впервые увидела ее. Мы с Изабель учились в старших классах. Работали на кассе в большом магазине, и однажды появилась Мира на своем велосипеде и в ярко-оранжевой куртке. Она купила шесть коробок сладких хлопьев. Мне кажется, она только их всегда и покупала. Я все ждала, что однажды у нее случится диабетическая кома прямо у моей кассы.

Я все заворачивала и заворачивала приборы – мне казалось, если я скажу хоть слово, Морган перестанет рассказывать.

– В общем, – произнесла она, выравнивая чуть покосившуюся стопку фильтров, – вскоре Мира начала участвовать в общественной жизни. Я помню, что мама ходила на занятия по рисованию, которые Мира проводила в городском клубе. Раньше их вела пожилая дама, считавшая, что рисовать можно только цветы и животных. И тут появляется Мира и начинает рассуждать о человеческом теле, о перспективе и предлагает ученикам просто кидать краску на мольберт!

Я улыбнулась: это похоже на Миру.

– Но хуже всего было, когда она уговорила почтальона, мистера Рутера – ему уже тогда стукнуло лет семьдесят – поработать натурщиком на занятии.

Я подняла голову.

– Обнаженным натурщиком, – уточнила Морган, наполняя очередной фильтр. – Говорят, это было ужасно. Мама с тех пор не может смотреть на почту, как раньше.

– Ого!

– Да, – отозвалась Морган. – Мира так и не поняла, из-за чего поднялась шумиха. Но с тех пор у всех сложилось определенное мнение о ней. Недостаточно туго.

– Что? – вздрогнула я.

– Заворачивай приборы туже, – объяснила она, указывая на салфетки. – Видишь, тут очень свободно получилось.

– Извини.

Прищурившись, Морган наблюдала за мной, пока у меня не начало получаться все как надо.

– Но Мира даже не замечала, что люди недовольны, пока ее не попросили уйти. А бедняге мистеру Рутеру еще как минимум год никто не мог смотреть в глаза. На следующем занятии вернулись цветы и щенки. Мама нарисовала чудовищного кривого бассета и повесила в ванной. Жуткая тварь получилась.

Я молча слушала ее.

– Так все и началось, – продолжила Морган. – Но были и другие случаи. Например, когда родители решили запретить несколько книг в средних классах. У Миры чуть припадок не случился – она начала приходить на родительские собрания и устраивать там скандалы. Люди занервничали.

– Странно, – промолвила я.

– Да, – кивнула Морган. Она взяла один из моих свертков и переделала его, потуже затянув салфетку. – Но тогда с ней перестали общаться. Я же говорю, здесь маленький городок. Репутация портится в два счета.

– Эти женщины на почте… У одной из них была…

– Девочка. Это Беа Уильямсон. Уильямсоны – это старый Колби: загородный клуб, городская управа, особняк с видом на лагуну. У нее какие-то счеты с Мирой. Уж не знаю, в чем дело.

Я хотела сказать ей, что иногда причина не так важна. По опыту знала, что можно сколько угодно ломать голову, пытаясь понять смысл поступков, но так и не постичь их суть.