Книга Все сказки старого Вильнюса. Начало, страница 139 – Макс Фрай

Просто чтобы закрыть вопрос.

– Зол – не то слово, – ухмыляется Стефан. – Почему ты не устраивал ничего подобного раньше, черт бы тебя побрал? У меня так давно не было выходных, что если я начну считать дни, загибая пальцы, мне придется отрастить столько рук, что они заполнят весь мир. Кроме моих рук здесь больше ничего не поместится, только вообрази! То-то вы все попляшете, срочно подыскивая себе пристанище на ближайший миллион лет, до тех пор, когда я наконец закончу считать, как долго не отдыхал по-человечески. И вдруг выясняется, что ты давным-давно мог устроить мне отличные каникулы. Но почему-то околачивал груши, не будем уточнять, каким сакральным предметом. И это называется друг.

Ничего себе поворот.

– Ну слушай, – говорю я. – Ничего само не случается. Ты же старый опытный жрец, и духов на своем веку заклял больше, чем я откусил голов любителям нас заклинать. Должен бы понимать, что если хочешь получить в свое распоряжение самую долгую ночь, сперва надо меня умилостивить…

– Чего-о-о? – изумленно спрашивает Стефан.

– Умилостивить, – твердо повторяю я. – Соорудить мне алтарь, принести какие-нибудь стоящие жертвы. Не обязательно, кстати, кровавые, младенцев и девственниц настоятельно рекомендую пощадить, я их совершенно точно не ем. Можешь ограничиться занзибарскими кофейными зернами и грушевым коньяком.

– Губа не дура, – уважительно замечает Тони, специально ради такого дела прекратив громыхать шейкером.

– Еще можно сыру нарезать, – почти помимо воли добавляю я, только сейчас осознав, как зверски проголодался. – И слушай, камлать так камлать! Пиццу от Юргиса и Дракона, парочку отбивных, русский капустный пирог из той, ты ее точно знаешь, кофейни на Траку, селедку, обязательно с луком и черным хлебом, нет, лучше две селедки, щучьи котлеты, на худой конец, омлет с ветчиной и сыром, я непривередливый дух, а еще…

– С тобой все ясно, – резюмирует Стефан. – Покормите его кто-нибудь, иначе, не ровен час, сюда начнут сползаться привороженные этим типом продукты из ближайших ресторанов и супермаркетов, а потом и с окраин подтянутся; звучит, понимаю, совсем неплохо, но поверьте мне на слово, погибнуть под грудами сырокопченых колбас, захлебнувшись салатной заправкой – не такое большое удовольствие, как может показаться на голодный желудок. Причем мне же потом с утра пораньше всех вас воскрешать и еще разбираться с загадочными хищениями на продуктовых складах – нет уж, увольте! Драмы такого масштаба проще предотвращать, чем расхлебывать их последствия.

– Спаситель, – говорю ему я. – Один ты во всем мире меня понимаешь… А, нет, ошибся, вас уже двое, – и беру из рук Тони здоровенный кусок пирога. И целый стакан коньяку.

Это он, конечно, зря: я же не удержусь и выпью. Двое суток не спав, после тяжелой работы, почти на голодный желудок, который у меня, судя по ощущениям, вот прямо сейчас несомненно есть. И что тогда будет? Кто напомнит утру среды, что ему пора наступать? Хороший вопрос.

– Да ладно тебе, – ухмыляется с потолка Нёхиси. – Ты сегодня уже осушил целую бездну, что изменит какой-то жалкий стакан.

Это называется «подстрекательство», я и сам понимаю. Но иногда бывает совершенно невозможно устоять.

Я открываю глаза. И обнаруживаю, что все еще жив. И жизнь моя полна удивительных новостей. Хороших и… ладно, скажем так, разных.

Во-первых, утро среды все-таки наступило. И, судя по положению солнца, давным-давно благополучно перевалило за полдень. Это отлично, что оно само справилось. Теперь будем знать, что утро среды – большой молодец. Даже после такой долгой ночи способно наступить самостоятельно, без посторонней помощи. Огромное облегчение для лентяя вроде меня.

Во-вторых, у меня все еще есть голова. И это, в-третьих, не настолько хорошая новость, как кажется. Потому что – и это уже в-четвертых – судя по ощущениям, голова моя с какого-то перепугу приняла форму куба. И, в-пятых, углы этого чертова куба зачем-то болят.

В-шестых, голова у меня по-прежнему только одна. Новых спьяну не отрастил. Уже неплохо. Всего одну больную башку вполне можно как-то перетерпеть.

В седьмых, если верить заоконному пейзажу, теперь мой дом почему-то стоит не на Аукштайчю, как в последние годы, а на улице Жвиргждино. Не то чтобы так уж далеко от прежнего места, но все-таки на другом берегу Вильняле, аж за Бернардинским кладбищем. Ничего себе перемены. Что творится? Или поставим вопрос иначе: что я успел натворить?

Зато в-восьмых – и это отличная новость, – Нёхиси тоже здесь.

– На самом деле совсем неплохое место, – говорит он. – Соседи, конечно, все равно есть, ну а куда от них денешься, город – не хутор. А вокруг – прорва диких яблонь и горькой степной травы… – как ее, черт? – а, точно, полыни! Ты ее очень любишь, я помню. Вечно украдкой срываешь и растираешь в руках.

Нёхиси сидит на подоконнике, залитом горячим солнечным светом, и пребывает в таком прекрасном настроении, будто за окном минус десять по Цельсию. И снежная буря. Ну или хотя бы град величиной с куриное яйцо. Мистика какая-то, честное слово. Почище внезапной смены моего места жительства.

Впрочем, с домом-то как раз все понятно: просто я спьяну куда-то не туда вчера забрел, уснул, где упал, в бурьянах, а дом, конечно, повздыхал, поскрипел половицами, снялся с места и пошел меня выручать. В смысле заботливо окружать своим деревянным телом. И Нёхиси так веселился, заранее представляя, как я всполошусь поутру, что не стал ничего исправлять. Всемогущий-то он всемогущий, но лентяй почище меня.

– Одного не понимаю, – говорю я, осторожно спуская ноги с кровати, – откуда у меня вдруг взялся настоящий человеческий организм, способный страдать с похмелья? Твоя работа? Спасибо, конечно, но я не настолько сентиментален, чтобы оценить этот дар.

– За кого ты меня принимаешь? – удивляется Нёхиси. – Я совсем не любитель делать такие сомнительные подарки. Думаю, это просто побочный эффект. Естественное следствие чересчур затянувшейся ночи, помноженное на целых две выпитых бездны.

– Две? Одна, допустим, была в твоей фляге, но откуда вдруг взялась вторая?

– Как – откуда? Из Тониного стакана. Он гостеприимный хозяин, предложить тебе меньше, чем бездну ему бы и в голову не пришло.

– Ох.

Некоторое время я просто держусь за голову и произношу разные слова, которые, будь они заклинаниями, могли бы привести к стремительному перенаселению этой прекрасной планеты. А так просто помогают отвести душу. И заодно насмешить Нёхиси. Он любит слушать, как я ругаюсь, для него это что-то вроде весеннего пения птиц.

– Все! – решительно говорю я. – Считай, что я взялся за ум. Только не вздумай смеяться, будто это все равно, что хвататься за пустоту. Какая-нибудь хренотень там непременно отыщется, я в себя верю. С этой минуты буду вести исключительно здоровый образ жизни. Утренняя пробежка – до плиты и вокруг нее. Кофе с молоком, апельсиновый сок и… Например, овсянка. Да, точно! Она такая противная, что, по идее, должна спасать от всего сразу, включая тепловую смерть Вселенной в отдельно взятой моей голове. И больше никаких вечеринок!