Книга Метод римской комнаты, страница 36 – Игорь Лебедев

Увлеченный мыслями, он не заметил, что чуть поодаль за ним неотрывно следует фигура в черном сюртуке c котелком, надвинутым на самые глаза. На ногах у господина были те самые потертые башмаки, след от которых Ардов приметил у салона мадам Дефонтель в первый день службы.

Илья Алексеевич перебежал дорогу перед подводой, пропустил несущегося без разбору пути почтового служащего с большой сумкой, едва не налетел на торговца квасом, который вылез невесть откуда с бочонком под мышкой. Преследователь, стараясь не привлекать внимания, сумел сократить расстояние до нескольких шагов. Обежав дворника, собиравшего метлой навоз на железный совок, Ардов юркнул в темную арку. Туда же вслед за ним прошмыгнула и черная фигура, из рукава которой выскользнула длинная шляпная булавка.

Из-за встречных прохожих преследователь сумел настигнуть Илью Алексеевича только на самом выходе из подворотни. Рука с булавкой взметнулась вверх и уже было коснулась острием основания шеи у левой ключицы сыскного агента, как вдруг он, словно подхваченный неведомой силой, в мгновение ока улетел вправо за угол! Рука с булавкой рассекла воздух, а ее хозяин по инерции выскочил на свет и сумел оглянуться, лишь перебежав на другую сторону булыжной мостовой. Оттуда можно было видеть, что Ардова выдернул из толпы околоточный надзиратель медвежьего вида с рыжей бородой. Он что-то показывал ему в витрине мясной лавки и размахивал руками. Черная фигура скользнула дальше по переулку.

— Илья Алексеевич, полюбуйся! — громыхал Свинцов, тыча пальцем в витрину. — Гусь!

Ардов не понимал, чего от него хочет Иван Данилович.

— Какой гусь?

— Обыкновенный — гусь! — повторил Свинцов.

Илья Алексеевич посмотрел в витрину. Да, действительно. Вполне натуральный гусь. Это, пожалуй, было естественным для мясной лавки.

— Чучело! — громче крикнул Свинцов.

Илья Алексеевич еще раз присмотрелся. Пожалуй, что чучело.

— Да… — согласился он, — чего уж тут было спорить.

— Чучело гуся! — наконец уточнил свою мысль околоточный надзиратель.

Было очевидно, что это обстоятельство привело Ивана Даниловича в совершеннейшее негодование, и ему требовался свидетель, а еще лучше — соучастник избавления от гневной бури, бушевавшей внутри его могучего тела.

— А теперь скажите мне, любезный Илья Алексеевич, как можно чучело морить голодом?

Ардов не знал, что тут можно сказать.

— Чучело — голодом! — выкрикнул что есть силы Свинцов.

Из дверей в деликатном поклоне плавно вытек мужичок с золотой цепочкой на жилетке. За ним показался громадный детина в белом фартуке и клеенчатых нарукавниках.

— Не изволите проверить качество продукта, ваше благородие? — деликатно поинтересовался хозяин лавки, чувствуя, что гнев квартального надзирателя, возникший по неведомой причине, можно унять только парой фунтов бескорыстного подношения. — Извольте видеть — черкасские бычки, только что забитые.

Свинцов бросил гневный взгляд в глубь лавки, где на луженых крюках покачивались розовые туши, и как завороженный ступил в царство окороков, мороженых зайцев, домашней и боровой битой птицы — гусей, индеек, глухарей, рябчиков, тетеревов и куропаток.

Илья Алексеевич поторопился в участок, покрепче обхватив бюстик.

— Ну как тебе не стыдно, Егорьева, — стыдил Облаухов малолетнюю девицу совершенно непристойного вида с бланшом под глазом. — Что бы сказала твоя мать, если бы увидела тебя здесь?

− Да она бы меня убила!

− Вот видишь.

— Набережная — это ее территория, — пояснила девица. — Она здесь любой шкице ^[29] глотку перегрызет.

Облаухов растерялся.

− Она что же, тоже проститутка?

В следующем зале хозяин портерной лавки Брыков понуро следил за пером в руках Африканова, которым тот выводил строчки протокола дознания. Рядом со столом полуциркулем прохаживался фон Штайндлер.

— Как видим, — наставительно вещал старший помощник пристава, — налицо нарушение статьи 127 «Уложения о наказаниях». Верно, господин Африканов?

— Так точно! — гаркнул Африканов. — «Неохранение пьяного продавцом в питейном заведении».

— Какое еще неохранение? — подал голос Брыков.

Фон Штайндлер подошел к задержанному и пристально посмотрел в глаза.

— Бузантеев вчера у тебя был?

— Сапожник? Был.

— Выпивал?

— Ну…

— Закусывал?

— Моченый горох брал.

— И?

— Надрался как свинья. Одно слово — сапожник.

— Ну вот…

Фон Штайндлер продолжил кружить у стола.

— Так и запишем, — принялся он диктовать Африканову, — «Как установило следствие по данному происшествию, погибший сапожник Бузантеев пользовался напитками в питейном заведении Кузьмы Брыкова, продавец которого его не охранил».

— Да чего его охранять-то было? — опять вступил хозяин портерной.

Фон Штайндлер лишь усилил голос:

— «По показаниям свидетеля Чебутыкина, неохраненным было достигнуто такое состояние опьянения, каковое не позволяло предоставить его самому себе без очевидной опасности».

Оскар Вильгельмович обернулся к задержанному:

— Подтверждаешь это, Брыков?

— Что? Что лыка не вязал? Так я и говорю.

— Ну, вот видишь.

Фон Штайндлер продолжил все тем же официальным тоном:

— «Потерпевший, придя в наивысшую степень опьянения в указанном питейном заведении, будучи неохраненным по вине хозяина заведения Кузьмы Брыкова, вышел и попал под экипаж графини Одельбургской». Было?

— Что ж тут удивительного? — согласился торговец. — Он и дорогу-то не различал.

— Африканов, вы не могли бы напомнить господину Брыкову содержание статьи 127 «Уложения»?

— Так точно, господин старший помощник пристава! — с энтузиазмом отозвался чиновник. — «Неоказание помощи состоит в недоставлении помощи человеку, оказавшемуся в опасном положении даже без всякого участия в том виновного».

Брыков помолчал, пытаясь уразуметь смысл статьи 127.

— Это мне что ж теперь, всякого пьяницу до дому провожать?

Фон Штайндлер дал знак Африканову, и тот продолжил:

— «Под оказанием помощи разумеется принятие каких бы то ни было мер к спасению погибавшего или призвание к нему на помощь других лиц».

Брыков тяжело вздохнул. Он искренне не понимал сути предъявляемых обвинений.