
Онлайн книга «180 секунд»
Я снова научусь надеяться. Я смелая. Я смелая. Я смелая. Успокоившись, я вылезаю из постели, беру кофейник, который прислал Саймон, и завариваю очень крепкий кофе. Коробку и обертку я оставляю на полу в намеренной попытке немного ослабить свое маниакальное стремление к порядку. Я направляюсь в душ, и сильная струя воды немного меня освежает, но мои глаза чудовищно опухли, поэтому, вернувшись к себе, я прикладываю к ним кубики льда и попиваю кофе из подаренной красной кружки. Потом сушу волосы и пытаюсь восстановить завивку, которую сделала мне Стеффи позавчера. Я надеваю белый свитер без рукавов, бежевый открытый кардиган, джинсы и коричневые ботинки. Слегка крашусь. Меньше, чем одобрила бы Стеффи, но больше обычного. Сегодня я хочу чувствовать себя красивой. Мне нужен максимум позитива. Затем я открываю еще одну посылку Саймона. В ней лежат: ежедневник в тканевой обложке, три сорта чая, бутылка с медом, попкорн для микроволновки, две плитки темного шоколада и – ура! – крем для век с кофеином. Я мажусь им, произношу короткую благодарственную молитву и выуживаю из коробки последний предмет. Кажется, я сейчас снова заплачу. Саймон прислал плюшевого мишку. Неуклюжего, длинноногого, коричневого плюшевого мишку с галстуком в горошек. Я прижимаю его к груди и закрываю глаза. Никто и никогда не дарил мне мягкие игрушки, и я вдруг понимаю, какое это грустное откровение. Неумолимое и непреодолимое. До моих приемных родителей просто не доходило, что я не отказалась бы от мягкой игрушки. Я засыпала, обнимая подушку, – а сегодня получила медвежонка. На моем лице, когда я делаю селфи с мишкой, совершенно искренняя улыбка. Я отправляю фотку Саймону. Он отвечает почти немедленно: «У каждого ребенка должен быть плюшевый мишка. Ты сейчас совсем взрослая, да и тогда, когда мы встретились, была уже слишком большая, но… каждый отец должен подарить дочери плюшевого медвежонка, поэтому лучше поздно, чем никогда». Я закрываю глаза и прижимаю к себе мишку. И дышу. Лучше поздно, чем никогда. Он прав. Через полчаса я стою у двери аудитории. Когда я шагаю через порог, мне кажется, что произошло событие огромной важности; но, садясь на привычное место и кладя рядом сумку, я сохраняю спокойствие. Я пришла первая, как и рассчитывала – и не свожу глаз с двери, ожидая Эсбена. Я не надеваю наушники, не погружаюсь в чтение и не притворяюсь, что делаю заметки в тетради. Сегодня я просто жду его. Аудитория на три четверти полна, когда он появляется. Я сажусь прямее. Эсбен как будто сомневается, окинуть взглядом аудиторию или нет. Я молюсь, чтобы он посмотрел в мою сторону. Он поднимается по лестнице справа, и, когда мне уже кажется, что он сейчас сядет в переднем ряду, Эсбен вдруг останавливается и медленно поднимает голову. Он встревожен. Очевидно, он ждет моей реакции. Я ему сочувствую. Мягко говоря, я непредсказуема. Я слегка улыбаюсь, и он расслабляется. В аудиторию входят другие студенты; несомненно, за нами наблюдают, но я не возражаю. Я убираю сумку с соседнего сиденья и наклоняю голову набок, приглашая Эсбена сесть рядом. Восхитительно бодрой походкой он приближается ко мне, пока остальные проталкиваются мимо, на свои места. Сегодня Эсбен даже не отвечает на приветствия и никак не реагирует, когда кто-то зовет его с верхнего ряда. Он просто идет ко мне, как будто в аудитории больше никого нет. Он садится рядом, слегка коснувшись меня плечом, и негромко говорит: – Привет. – Привет. – Как прошли выходные? – спрашивает Эсбен, и в его глазах я вижу огонек. – В субботу мы пили меньше, – отвечаю я. Самым приятным тоном, какой я когда-либо слышала, он произносит: – Ты очень милая, когда пьяная. Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Хорошо, что свет вдруг гаснет: преподаватель включает на экране презентацию. Мы не говорим друг с другом во время лекции и даже не переглядываемся, а когда свет включается вновь, я слишком долго вожусь, собирая вещи. Эсбен встает. – Увидимся в среду, да? Он поворачивается, чтобы уйти, и я чувствую, как мое сердце начинает колотиться. – Эсбен, подожди. Подожди. Я напугана, измучена, полна отчаяния. Если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда. – Пожалуйста, подожди. «Сражайся или беги». – Ты… – Я сглатываю. – Хочешь выпить кофе? Или еще что-нибудь. Я не знаю – вдруг ты ненавидишь кофе. Необязательно пить именно его. Можем выпить что угодно… На лице у Эсбена появляется непристойно обаятельное выражение, но он по-прежнему молчит. – Лично я люблю кофе, – продолжаю я. – Очень. Наверное, даже слишком. Давай зайдем в студенческое кафе. Там, конечно, не слишком изысканно, но… э… Эсбен забирает у меня сумку. – Неподалеку есть очень славная кофейня. Там диванчики и мягкие кресла. И кофе намного лучше, чем в студенческом кафе. – Конечно. Да. Отличная идея. Я пытаюсь говорить небрежно и не показывать, что вот-вот упаду в обморок. А потом вновь замечаю, какой он добрый, как легко с ним говорить. Нельзя забывать об этом только потому, что во мне не плещется джин. Хотя, честно говоря, я жалею, что не могу сейчас обнять плюшевого мишку. – Моя машина стоит прямо за домом. – Отлично. Я как будто примерзла к сиденью. Эсбен протягивает руку. – И только попробуй не оценить их мокко, – говорит он и ласково улыбается. Я позволяю поднять себя с места. Так, держась за руки, мы идем по переполненному коридору. Я буквально усилием воли передвигаю ноги. Когда Эсбен выпускает мою руку, чтобы открыть дверь, я с особой остротой сознаю пустоту в ладони. Эсбен смотрит на меня. – Я должен кое о чем предупредить тебя. – Что ты не такой милый, как кажется? Ты собираешься засунуть меня в багажник и сбросить со скалы? – Здесь поблизости нет скал, – отвечает он и похлопывает меня по плечу. – Шутка! – Надеюсь! Иначе окажется, что я совершила очень большую ошибку. – Нет. – Эсбен сияет улыбкой. – Слушай внимательно. Тебе показалось, что в моей комнате бардак? Ты еще не видела мою машину. Боже мой. Я уже позабыла, что назвала Эсбена неряхой. – О господи. Извини. – Не за что. Ты права. Мы подходим к старому серебристому седану, и Эсбен открывает передо мной дверцу. – Видишь? Тебе не придется ехать в багажнике. Я смеюсь: – Да ты настоящий джентльмен. Эсбен сгибает руку и кланяется: |