Книга Мертвый город , страница 43 – Камилла Стен

Он делает паузу и добавляет еще более мрачным тоном:

– Абилифай используют при психозах. Правильно? Во всяком случае, так было написано на упаковке.

Я не отвечаю. Тогда Макс подытоживает, ставя меня в еще более сложное положение:

– Туне страдает психозом.

Я качаю головой.

– Это не так, – моргаю, стараясь остановить рвущиеся наружу слезы. – У нее был всего лишь один эпизод, уже больше года назад. Она не психопатка и не опасна. Да, у нее депрессия и когда-то был психоз, но это же не все время… Сейчас Туне чувствует себя гораздо лучше. Она не хотела, чтобы кто-либо знал это, и я не имела права рассказывать… Пока она принимает свои лекарства…

Я хочу закончить фразу, но понимаю, что не могу.

На какое-то время воцаряется тишина.

– Но она принимает их? – наконец спрашивает Эмми.

У меня словно ком встает в горле.

Тебе ведь все равно надо пить болеутоляющее?

Я вижу маленькую упаковку ипрена в руке Туне. Невнятный хмурый взгляд, когда она проглотила две таблетки и сжала губы…

Я знала, почему Туне не хотела принимать обезболивающее. Понимала нежелание пить пилюли, способные взаимодействовать с ее лекарствами. Но я не представляла, к чему такое могло привести.

Туне взрослая. Сама знает, что делает.

Но она же страдала от боли. Причем очень сильно. И догадывалась, что я не хочу уезжать. Знала, как много значит для меня наша поездка. Она прочла это в моем взгляде, когда я спросила, не нужно ли отвезти ее в больницу.

– Когда она закончила принимать свои препараты, Алис? – спрашивает Эмми.

Абсолютно ясно, о чем она думает.

Я виновата во всем.

Я навещала ее в больнице. Раз в неделю. В последнее время перед тем, как все случилось, Туне перестала отвечать на мои телефонные звонки и эсэмэски. Я не хотела приходить к ней домой без приглашения, поскольку обиделась – посчитала, что у нее просто нет желания разговаривать со мной. Я и представить себе не могла, что с ней беда. Хотя кому, как не мне, следовало понять… Ведь именно я знала, как тяжело порой всего лишь открыть письмо, когда страх тонкими черными пальцами держит тебя за горло…

В больнице Туне была ужасно молчаливой, еще менее разговорчивой, чем обычно. Едва отвечала на мою болтовню. А я, в свою очередь, говорила быстрее, чем всегда, пытаясь заполнить словами каждое мгновение, лишь бы избежать тишины. Порой, находясь там, я даже спрашивала себя, хотела ли она вообще, чтобы я приходила туда.

Однако когда я собиралась уходить, Туне всегда цеплялась за меня с такой силой, словно я – спасательный круг, а она тонет. Поэтому я все равно продолжала навещать ее, пока она однажды не позвонила мне на мобильник и не рассказала, что снова находится дома. Словно ничего никогда не происходило.

Я не видела ее по-настоящему больной. Мы особо не разговаривали об этом. А в тех немногих случаях, когда касались данной темы, она просто рассказывала о своих ощущениях.

Однако Туне уже давно заводила речь об этом с единственной целью – убедиться, что я никому не расскажу о ее проблеме. Ей ведь стало лучше. Она же чувствовала себя хорошо.

Пока принимала свои лекарства…

У меня перехватывает дыхание, когда в памяти всплывает картинка – Туне за кухонном столом Биргитты, – и я снова пытаюсь не дать волю слезам. Я не хочу видеть эту картинку. Не хочу понимать, что она могла означать.

Туне же уверила меня, что с ней все в порядке.

Она ведь сказала так.

Почему я послушала ее?

Все молчат. Я пытаюсь побороть слезы и снова обрести нормальный голос. Мне очень хочется, чтобы кто-то из остальных произнес хоть слово, нарушил тишину. Лишь бы мне не пришлось говорить то, что я должна.

– Нам надо выбираться отсюда, – наконец бормочет Эмми. – Мы не можем оставаться здесь. Нам необходимо привести помощь.

– Как? – спрашивает Макс. – Ты же видела машины. Вернее, то, что от них осталось.

– Мы можем идти пешком, – говорит Эмми.

Роберт откашливается.

– До ближайшей автострады три десятка километров по труднопроходимой местности. И на ней не было никакого движения. А где находится ближайшая автозаправка? Еще в паре десятков километров по дороге, верно?

– Не нужно кого-то искать, – возражает Эмми. – Главное – выбраться из мертвой зоны.

– И сколько времени это у тебя заняло? – спрашивает Роберт.

– Сорок пять минут, – отвечает она. – Мне пришлось ехать по лесу, очень аккуратно, поэтому все заняло так много времени. Но я не знаю, как далеко получится, если идти по прямой.

Я поднимаю взгляд и вижу, как Эмми выуживает свой телефон из кармана. Пытается оживить его, затем качает головой.

– Последний разговор полностью посадил аккумулятор, – говорит она. – А как дела с вашими?

Роберт тоже качает головой. У меня нет необходимости проверять свой – мне и так известно, что он «мертв».

– Мой на нуле, – сообщает Макс.

– Где был твой зарядник? – спрашивает Эмми. – В «Вольво» или в автофургоне?

– В «Вольво».

– А у тебя есть автомобильный зарядник? – взволнованно спрашивает Эмми Макса. – Который можно засунуть в гнездо прикуривателя?

У Макса оживают глаза.

– Да, по-моему, – отвечает он. – В бардачке.

Роберт качает головой.

– Движок «Вольво» помер, – говорит он. – Ты же видела, как выглядит его машина; нет ни единого шанса, что…

– Но не генератор, – перебивает его Эмми. – Он же находился во втором фургоне. И, вполне возможно, уцелел. Если нам удастся подключить к нему зарядник Макса, мы сможем оживить его телефон. А после этого надо будет пройти еще тридцать-сорок километров, чтобы оказаться в зоне приема.

– Для этого надо вернуться на площадь, – напоминает Макс. – Но мы же не знаем, вдруг второй фургон тоже взорвется…

Эмми смотрит над крышами домов.

– Дым больше не идет, – констатирует она. – А машины не взрываются сами по себе. Если рванула канистра с бензином, нет оснований считать, что второй фургон тоже опасен.

– Дело не в фургоне, – бормочет Роберт. Ему не требуется больше ничего добавлять.

У меня озноб пробегает по коже. И дело вовсе не в том, что я продрогла, а скорее, во все еще витающем в воздухе запахе дыма – он постоянно напоминает об угрозе, прячущейся в обманчивом спокойствии, царящем вокруг нас.