Книга Три цвета белой собаки, страница 25 – Вячеслав Мусиенко

Паузу он тоже держал мхатовскую, позволяя мне рассмотреть его. Я сообразил, в чем странность его улыбки: рот улыбался, а глаза — нет. И были они удивительного темно-серого цвета — глубокого, почти асфальтового. Я и не знал, что серые глаза бывают такими темными.

— Припекает, пойдем, — негромко сказал дед, и я, словно очнувшись, оторвал от него взгляд. Немного кружилась голова, я поспешно согласился:

— Пойдемте, а то уже дурно становится.

Шел Лука слегка прихрамывая, опираясь на палку, отполированную временем и его руками. Он был высокого роста, может, и выше меня когда-то, однако сильно сутулился.

— Я вот пошел по совету отца Алексея на кладбище наших родичей поискать, а вы за мной пошли?

— Ну не совсем за тобой, — откликнулся дед. — Дежурство там у меня.

— Зачем же там дежурить? Маленький совсем погост, семейный, можно сказать. Покойники разбегаются?

— Язык твой дурной разбегается. Черные копатели повадились, все порыли, как кроты.

Так я и подумал, когда услышал от него про потрошителя.

— Археологи нелегальные, что ли?

— Ну да, нишпорят тута, — сердито буркнул Лука.

— Золото скифов ищут?

— Скифов сокровища еще при царях повыкапывали, — насмешливо ответил дед. — Все эти курганы могли и скифы насыпать, а потом наши казаки своих туда же хоронили, а позднее и сельский люд там могилки начал обустраивать…

— Так что же можно найти на кладбище? — удивился я.

— Вот я тоже не знал, а оказалось — монеты!

— Золотые червонцы? Или еще раньше: турецкие, польские?

— А вот и не угадал! — развеселился Лука.

— Неужели греческие или римские?

— Откуда им тут взяться, хотя казаки и чумаки разное тягали…

— Загадка тогда для меня. — Было видно, что дед Лука наслаждается нашим разговором и моим любопытством.

— Советские монеты! — воскликнул он. — Тут один студент приезжал к бабушке из Днепропетровска, все бродил вокруг с маленьким миноискателем. Люди смеялись над ним, а зря. Нашел монеты годов 60-х и уехал.

— Они разве ценные?

— Еще как! Бабуся его потом хвастала, что тысяч десять долларов заработал! Вот всякие желающие разбогатеть и повадились сюда, а сельчане меня попросили приглядывать. Так я тебя и выследил, еще и дрючком огрел, — улыбнулся довольно дед Лука.

— Я, дедушка Лука, банкир, а такого не знаю, что советские монеты имеют ценность большую.

— Ты, банкир, еще многого не знаешь, — очень серьезно произнес дед, и мне почудился скрытый смысл в его словах. — Не все монеты ценные, конечно, а только с особенной насечкой, вот они и стоят дорого.

Подумав, старик добавил:

— Можешь звать меня просто Лукой.

Я и сам почувствовал, что уютное «дедушка» отскочило от жилистого деда, как теннисный мячик от каменной стены.

За беседой быстро пришли к дому Луки. От жажды я умирал. Сейчас выпью бочку воды. Две бочки!

Черный пес, завидев нас с Лукой, коротко тявкнул и забил хвостом по земле: поприветствовал хозяина.

— Фух! Наконец-то! Дайте, будь ласка, водички попить, — попросил, следуя за дедом к хате. Пес залаял, косясь на меня сердито. Хозяин на пса не шикнул.

У стены хаты рядком росли мальвы — розовые и красные. Я очень люблю эти цветы, пытался их посадить в нашем с Аней доме, но не прижились: там почва — песок сплошной. За мальвами — три старые вишни и груша, рясно укрытая зреющими плодами — да так, что ветки провисали к земле. Почему он не ставит подпорки? Могут же не выдержать, подумал.

Пригнувшись, зашел в сени, увешанные пучками трав: узнал мяту, зверобой, шалфей, на этом мои знания ботаники иссякли.

— Садись, — дед указал на белый столик под голубой клеенкой, рядом стоял старый некрашеный стул. — А вон в углу ведерко под крышкой, там водичка из колодца. Пей на здоровье.

Я метнулся в угол, схватил с крышки ведра жестяную кружку. Воды в ведре на дне, видать, Луке все же тяжеловато набирать и носить воду из колодца, который, кажется, не во дворе его, может, вообще далеко. Наклонив ведро, зачерпнул кружкой, залпом осушил. Перевел дыхание, снова зачерпнул. Вкус — хрустальный! Надо будет спросить, где колодец, принести ему воды.

Вторую кружку я уже пил небольшими глотками, смакуя. Через дверной проем без двери была видна комната, я заглянул. Увидел фотографии на стене, лица совсем не знакомые. У другой стены — железная кровать, крашенная серо-голубой перламутровой краской, в изголовье и ногах по углам — металлические шары размером с кулак. Постель покрыта плетеным покрывалом из цветных полосок ткани — плетение крупное, с большими узлами и проемами в полотне. Над кроватью коврик, прибитый гвоздиками.

Присмотрелся к коврику: на нем Иван-царевич со стрелой в руках. У его красных сапог (сафьяновые небось) примостилась крупная ярко-зеленая лягушка с безмятежным выражением на морде и с короной на голове. Я тут же вспомнил волка с казаком и поежился. Слава богу, хоть тут их нет.

Над ковриком висела большая фотография красивой пожилой женщины: светлые, чуть раскосые глаза, выразительный рот, волосы с элегантной проседью зачесаны назад, прямой пробор. Траурная черная лента на рамке.

— Катерина моя, покинула этот мир пару лет назад, так один и живу, ничего не меняю в доме, — печально объяснил Лука, проследив за моим взглядом.

Кивнув, я выдохнул:

— Ох, спасибо! Так пить хотелось!

— На здоровье, — улыбнулся дед. — Пей еще, вода у нас вкусная.

Я опустился на стул и положил руки на голубую клеенку. Отметил с удивлением, что в хате прохладно, несмотря на жару. Или это мне после воды так свежо стало?

Дед Лука молчал, и это было странно. Обычно старики словоохотливы, расспрашивают о новостях, о ценах в столице, а мой родственник спокойно смотрел на меня. Не тащил альбомы с фото, не пускался в выяснение родства. Мы сидели друг напротив друга и, не сговариваясь, повернулись к окну. «Словно попутчики в электричке», — подумалось. Надо спросить его о чем-то. О Катерине его, что ли.

— Жена у тебя есть, Марк? — Я вздрогнул: Лука словно подслушал мои мысли.

— Скорее да, чем нет. — Я не знал, как объяснить старому человеку, с которым знаком десять минут, все сложности своей жизни. Однако старик оказался проницательным:

— Развестись — развелся, а на другой не женился?

— Она не хочет. — Я шумно заглотнул воздух, перевел дыхание. Мой кардиолог однажды записал в моей медкарте: «Наблюдается тоскливый вздох». Я было подумал, какая беллетристика, даже хохотнул нервно — дескать, доктора в поэзию потянуло, а доктор объяснил, что это медицинский термин такой. Обозначает симптом вегетососудистой дистонии, хотя встречается и при сердечной недостаточности.