Онлайн книга «Три цвета белой собаки»
|
— Ты теперь нефтяной магнат! — оторопело шутил я. — Я хочу все-таки стать журналисткой, — качала головой Ева. В этот приезд я остановился в другом отеле: Ева объяснила, что будет чувствовать себя неловко, если я буду жить там, где она работает. Меня ее заявление обрадовало: это означало, что она решилась на близкие отношения. Я не ошибся. Ева оставалась у меня на ночь, утром мы неспешно завтракали и договаривались, как сегодня проведем свободное время. Нам было комфортно вместе. Я понимал, что имею дело с богатой женщиной и меня не рассматривают как дядю-банкомат. Мы ходили по магазинам, делали покупки, я обратил внимание, что Ева, как и я, отлично разбиралась в брендах, умела одеваться, ценила качество одежды и обуви, качество еды и качество отношений. Нас объединял вкус к жизни. — Как ты теперь будешь жить? — спрашивал я ее. — Не знаю, — пожимала она плечами. — Пусть только все закончится, а там посмотрим. На нервной почве у Евы начались проблемы с почками, она загремела в больницу, ей сделали операцию. Я звонил, слушал ее тихий голос, из которого словно выкачали все силы, подбадривал: — Хватит киснуть, пора состояние проматывать, а для этого богатырское здоровье нужно! В августе я прилетел в Питер, остановился в «Астории». Ева стеснялась шрама на животе, я боялся активничать в постели, и в конце концов наш интим свелся к тому, что мы лежали, обнявшись, и разговаривали. Как и при первой встрече в ресторане, я подробно рассказывал о своей жизни, Ева — о своей. Она снова рыдала — взорвали ее близкого друга, тоже по каким-то криминальным делам. Я возвращался в Киев поездом (билетов на самолет не удалось достать, несмотря на связи — отпускной сезон!), много курил в тамбуре, вспоминая наши с Евой встречи, а в голове беспрестанно крутились строчки Александра Кочеткова: Как больно, милая, как странно, Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, — Как больно, милая, как странно Раздваиваться под пилой. Не зарастет на сердце рана, Прольется чистыми слезами, Не зарастет на сердце рана — Прольется пламенной смолой. Вернулся в купе, попробовал заснуть, а в перестуке колес мне продолжало слышаться: «С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь…» Не успел я доехать до Киева, как зарезали хорошего знакомого Евы — средь бела дня, в подворотне. — Марк, я не хочу оставаться здесь. Я уеду, Марк, — плакала она в трубку: бедная богатая женщина, не понимающая, как жить дальше. Я приезжал в Питер раз в два-три месяца. Догадывался, что у Евы, кроме меня, еще есть любовник, может, и не один. Однажды мы слетали вместе в Нью-Йорк, остановились в доме у общих знакомых. Ева не захотела спать со мной в одной комнате, и я понял: опасается, что информация дойдет до кого-то, кому не надо знать о наших отношениях. Из Нью-Йорка мы полетели в Вашингтон, и там я познакомил Еву со своим знакомым журналистом — Дэниелом. — Вы журналист? — радостно воскликнула Ева. — Да вы мне просто небесами посланы! Я ведь тоже журналистка, правда, несостоявшаяся, но это вопрос времени, я думаю. — Уверен, вас ждет отличная карьера в журналистике, — жизнерадостно заверил Дэни. Спустя пару месяцев Дэни приехал в Питер. Я попросил Еву показать гостю город, на что Ева отреагировала с таким энтузиазмом, что, как и в случае с кузеном, меня кольнуло предчувствие. Так и вышло. Дэни приехал — и влюбился в Еву. Она рассказывала об этом подчеркнуто-равнодушно, и это старательное безразличие наводило меня на мысль, что Ева имеет на американского журналиста виды. Дэниел уехал, Ева наконец вступила в права наследства и засобиралась в Лондон. Она вникала в бизнес мужа, обрастала деловыми связями, и я подумал, что от незавершенного гештальта юности — журналистики — уже ничего не осталось. Когда Ева переехала в Лондон, в наших отношениях ничего не изменилось. Я прилетал к ней, оставался на дни и недели, мы с наслаждением ходили гулять, смотрели театральные премьеры или выбирались на концерты рок-звезд. В Лондон часто звонил Дэниел. Однажды Ева была в ванной, и я взял трубку домашнего телефона. — Привет! — Дэни не удивился, услышав меня. После обмена любезностями он сказал: — А ты знаешь, Ева отлично пишет! — Где же она пишет? — поинтересовался я. — Как, она разве не говорила тебе? Ведет колонки в одном издании Вашингтона! Ева вышла из ванной, взяла трубку и ушла в другую комнату. Затем вернулась и, стянув с головы полотенце, произнесла: — Дэни поверил в меня, в мой талант и помог устроиться колумнисткой в одну редакцию. — О чем же ты пишешь? — Мне стало смешно, что богатая женщина, имеющая нефтяной бизнес, с такой гордостью говорит о своей колонке в американской газете. Она уловила скепсис, сухо произнесла: — Да так… Обо всем. Тебе будет неинтересно. — А Дэни, значит, интересно! — вскипел я. — Марк, ты что, ревнуешь? — расхохоталась Ева так искренне, что у меня отлегло от сердца. — Дэни всего-навсего мой приятель, и самое привлекательное для меня в нем — его профессия, больше ничего! Наши отношения длились четыре года — начались в Питере, завершились в Лондоне. После того случая, когда Ева вечером сделала мне предложение, а утром словно забыла о нем, я ездил к ней еще четыре раза. А потом Ева вышла замуж за Дэни и уехала в Вашингтон. — Поздравь нас, Марк! — кричали они наперебой в трубку, когда у них родился сын. Я тоже кричал что-то жизнеутверждающее, пообещал немедленно выпить шампанского, однако, нажав кнопку отбоя, налил полстакана виски, сел в кресло и задумался. Почему она не повторила свое приглашение тем далеким летним утром? Как сложилась бы наша жизнь, если бы я не ждал от нее повторного предложения, а сам сказал, что решил остаться навсегда? Эта история под названием «Второго раза может и не быть» не давала мне покоя. Сладкая притягательность несбывшегося — завтраков в ресторанчиках Мэйфер, веселого рыжего спаниеля, благополучной и оттого незаметной совместной старости в особняке Лондона — мучила, часто не давая заснуть, укоряя насмешливым «Ну что же ты, ну как же ты все проворонил, а счастье было так возможно…». Не проворонил! Я ничего не проворонил! У нее был другой. Она взвешивала, прикидывала, с кем ей дальше жить, спать, заводить рыжего спаниеля и благополучно стареть, и она выбрала не тебя, Марк. Только и всего. Вот тебе и ответ. — С кем это ты говоришь? Кого ты не проворонил? — Я медленно повернул голову и посмотрел на деда. Он с любопытством повторил: — Кого ты не проворонил, а? — Себя, Лука! Себя! — Я еле удержался, чтобы не заключить старика в объятия. |