Онлайн книга «Ольф. Книга первая »
|
Я старался вести себя предельно вежливо и аккуратно, как граф на императорском приеме. Иначе можно так попасть… Боевая старушенция много лет гоняла нас, пацанов, как голубей, и всячески крыла за каждую провинность. Острая на словцо и тяжелая на руку, сейчас она подуспокоилась, с возрастом скандально-силовые методы ушли в прошлое и сменились скрытым наблюдением. На последнее я и рассчитывал. – Кажется, понимаю, о чем спрашиваешь. – Покряхтев, баба Нюся расположилась на диване у окна – ее обычном «рабочем месте». – Вернее, о ком. Точно, вырос ты уже, Олежа. Ты ведь про маленькую симпатичную грузинку? У меня будто гора с плеч свалилась. – Ага, про девушку, только она не грузинка. Черненькая такая, кудрявая, худенькая… – Ну, точно, она. Из девяносто девятой. Не грузинка, говоришь? Тогда, наверное, молдаванка. Балаболила что-то по-своему. Речь чем-то похожа. Однажды был у меня один ухажер-молдаван… Я не выдержал: – Почему из девяносто девятой? Не ошибаетесь? – Откуда же еще? – Баба Нюся посмотрела на меня, будто я усомнился в шаровидности Земли или завел Волгу в Аральское море. – Поверь, голубок, Анна Макарьевна, как бы этого кому-то ни хотелось, из ума не выжила, я всех своих назубок знаю, и русских, и нерусских. Всех! В сто третьей – армяне. В сотой – дагестанцы. Но эта – не их девочка, иначе повыскакивали бы все на шум, такое бы началось.... Баба Нюся вдруг приникла к окну. – Глянь, Олежа, какие стервецы. Не люблю современную молодежь – шумят день и ночь, в подъезде гадят, курят под окнами. А уж как ведут себя, поганцы… Кривой палец погрозил из окна посмеявшимся мальцам, один из которых только что прилюдно помочился под деревом. – Были бы силы… Раньше я бы так не оставила. До обкома партии дошла бы. За уши в милицию бы притащила, чтоб не повадно было. А уж милиция бы их пужанула, так пужанула. А ныне-то у нас – по-ли-ци-я… Тьфу на них, войну забывших. – Она предупреждающе выставила руку, чтоб я молчал, и перевела дух. Речь еще не окончена. – Теперь всюду так, куда ни глянь – одно и то же: грязь, стыд, срам. Вона, гляди, какая идет: дойки выпятила, пупок наружу, задницей прямо танцует… Засранка малолетняя. Никакой управы на них, окаянных. И жаловаться некому. Только если родителям, но где ж их отыскать-то. Живут, небось, где-то в своей сельской Тьмутаракани и радуются, как умничка-дочка замечательно в городе устроилась, да как прилежно учится и хорошо себя ведет, старших уважает… Я сидел, как на сковороде в аду, но не перебивал. Давний опыт сообщал – станет хуже. Баба Нюся проводила голоногую девицу взглядом до самого подъезда, перед которым юная вертихвостка решила, видимо, сдуть пылинки с лакированных туфелек. Или поправить что-то там, внизу, в общем, сделать что-то типично женское, что ей кажется необходимым. Словом, она нагнулась – со всеми вытекающими из формы ее одежды последствиями. – Вот позорище-то, другая бы от стыда провалилась… тьфу, срамота. – В сердцах баба Нюся перевела взгляд на другую сторону двора. Я заметил, как то же самое сделал молодой человек, из тени ближайшего дерева, как и мы, только что наблюдавший за бесплатным представлением, а теперь уставившийся на дверь подъезда. Баба Нюся покачала головой: – Еще один фрукт. Ему бы книжки умные читать, а он, бесстыжий, на титьки пялится. Старушка вновь умолкла, укоризненно уставившись на не о том думавшего незнакомца, я же резко подался назад. Лоб покрылся испариной. Если из окна так хорошо видно бабулю, значит, и меня, и если обнаруженный фрукт висит под деревом именно по мою душу… – Собраться бы с силами, пойти да высказать насчет его глазенок распутных и мыслей поганых все что накопилось… Представляешь. – Бабуля обернулась ко мне. – Возвращаюсь вчера из поликлиники… Сталина нет на этих мздоимцев! Уйму народу без очереди примут, перед некоторыми лебезят, чуть задницу не вылизывают. Тьфу! А старики – сидят, ждут. Потому как нету у нас ни родственников в верхах, ни денег лишних… Неизвестный под деревом принялся названивать по мобильнику. Я занервничал. – Что насчет девушки, молдаванки, из девяносто девятой? Простите, но если ей нужна помощь, то нужно торопиться. – Зазноба твоя? Понятно. Да, нужно. Одна только Анна Макарьевна теперь никуда не торопится. Никому не нужна. Старушка вдруг старательно прищурилась. – Ну, ты глянь, вон, выходит из подъезда. Опять эта, которая при входе вымя вывалила. Еще недавно сикилявка голоштанная в песочнице возилась… – Баба Нюся старчески-зло сплюнула без слюны, только чтоб обозначить отношение. – И, вона, гляди ж ты – опять прошла не поздоровавшись, как вдоль пустого места. Видела ведь, что я тут сижу! А я, между прочим, ветеран войны и труда! И ни здрасьте, ни до свидания, ни как здоровье, бабушка… Вот когда во дворе целых два месяца чужая машина стояла, из нее ребятки со мной здоровались, даже за лекарствами ходили. Новость вышла не слишком неожиданной. Я ждал, что за квартирой будут усиленно следить. Но не терпелось узнать насчет Челесты. А человек под деревом по-прежнему глядел в мою сторону. Во двор въехала незнакомая машина. Черная. Опасная. Чем-то встревожившая. Из нее раздался четкий гнусавый голос: – Здесь? Происходящее на улице я слышал прекрасно, у старушки окна старые, деревянные, все в щелях. – Баба Нюся, быстрее, – взмолился я. – Куда пошла девушка? Что случилось? – Как все было, сама я не видала, – выдала, наконец, говорливая бабушка. – Шурка рассказала. Из соседнего дома. Знаешь, из пятьдесят… – Знаю, баба Нюся. Что рассказала? – Пошла твоя красотулечка вон туда, на овраг, церкву смотреть. Увидела, как выносят гроб. И захлопала в ладоши, умалишенная. – В ладоши?! – Ну, дык. А хоронили Петьку, местного алкаша. Из сто десятой. Вот, его дружки, уже не раз помянувшие, и учудили. Уделали бедняжку… – Где она?! В полиции? В больнице? В… Слово «морг» не вылетело, застряв на языке. – В полиции? – Баба Нюся отрицательно покачала головой. – Нет, полицию сюда не вызывали, полицию эту самую, чтоб ей пусто было, сразу в травма-пункт вызвали. Но сюда они тоже должны приехать, им же надо опросить, как все было. А кто расскажет, как не Анна Макарьевна? Ты заходи потом, я тебе все расскажу. Подъехали еще две машины. Отнюдь не полиция. Часть выгрузившихся ребят окружала дом, несколько человек двинулись по направлению подъезда. Некоторые смотрели на мои открытые окна вверху. – Спасибо, баб Нюсь. Огромное! Чмокнув старушку в сморщенную щеку, я опрометью бросился к выходу, потом вверх, в квартиру. И – через окно – на корабль. – Взлет! Кольцо окружения на улице плотно, но бесплодно сжималось. |