Книга Когда ад замерзнет, страница 36 – Алла Полянская

И я вдруг подумала.

Так возможно, что все они там — и Миша, и Юзек — не по доброте душевной шуршали, они ломали стенки, заглядывали под половицы и ступеньки, потому что старуха никого никогда к себе не впускала, а тут такая возможность! Они клад искали, и даже если нашли, я об этом ничего не узнаю.

Вот до чего мне сейчас противно стало, вы не представляете.

И этот Миша с разговорами о помощи по-соседски, и Роза с ее лживой заботой и лицемерными улыбками, и этот их Юзек здоровенный — им просто нужно было выкурить меня из комнаты, чтобы вдоволь покопаться в поисках клада.

Или я ошибаюсь?

Я очень хочу ошибаться, но весь мой опыт говорит — нет, так оно и есть, мир — отвратительное местечко, а люди сволочи. И — да, сейчас я в очень уязвимом положении — ходить толком еще не могу, работы пока нет, вокруг — люди, годами жившие бок о бок и спаянные какими-то своими отношениями и тайнами.

А самое главное — что я скажу пацанам? Ну, не скажу же я так: вот, дескать, ребятки, ваши родители — лицемерные жадные сукины дети, с которыми я ничего общего иметь не желаю, потому что у меня только-только появилось доверие к миру, и сразу мордой в грязь, да как! Нет, эти дети любят своих родителей, и они не должны знать о них такие вещи, это разрушит их мир, уничтожит ощущение безопасности.

А у меня снова станет пусто, и не с кем будет поговорить о книгах и о жизни.

Но если так думать, то это значит одно — «девочки» победили. Они сумели создать для меня реальность, в которой нет места ничему хорошему.

А потому я отныне стану опираться на то, что вижу, и не буду больше искать второе дно там, где его нет.

— Так Зоя там клад искала? Глупость какая-то.

Роза пожала плечами.

— Ну, мать у нее была просто больная на всю голову скопидомка. Зойка тоже недалеко отъехала.

— Я просто думаю об этой убитой женщине. У вас никто не пропадал за эти годы?

— Нет. — Роза покачала головой. — Все на месте… нет, погоди.

Она смотрит на меня круглыми испуганными глазами, и это не актерство, это неподдельный испуг от внезапной догадки.

— Что, Роза?

— Да вот подумалось… — Роза потрясла головой, словно отгоняя от себя нечто неприятное. — Да ну нет, не может быть…

— Может, ты мне расскажешь?

— Ну, мы тогда маленькие были — я и Миша, мне лет десять было… у тети Лутфие и ее мужа, дяди Рахима, была дочь Эльмира… ну, как-то она пропала, говорили — сбежала из дома с соседским парнем Серегой, любовь там у них была, как в кино. Парень этот был очень хороший, добрый — нам всегда чинил игрушки, и они с этой девушкой очень дружили, я ее отлично помню — высокая, тоненькая, смуглая, с такими глазищами огромными, косы почти до колен, на нее все ребята заглядывались, ей лет шестнадцать было, когда она пропала. Ну, с тех пор ни ее, ни Сережку не видели, родители мои шептались — мол, соседи запрещали дочке с Сережкой водиться, вера у него другая, ну и не по их обычаям, так оттого девчонка и сбежала, не сказавшись… а сейчас я вдруг подумала — а если это она там?

— И кто мог ее убить, сама подумай.

— Ну, дядя Рахим мог, наверное. У них же это считается позором. — Роза вздохнула. — Тетя Лутфие тогда очень переживала, а дядя Рахим вскорости умер, вот так она и осталась там жить одна, только племянник Реваз приезжает.

— В твоей теории есть одно слабое место. — Я подливаю себе кипятка. — Второй персонаж данной истории, парень по имени Сережка — он тоже пропал?

— Ну да. — Роза пожала плечами. — Но он жил у своей тетки, сам был сирота, и его особо не искали. Ему уже двадцать лет тогда было, уехал и уехал, что искать.

— И либо он лежит в той же могиле, что и девушка, либо убитая в нашем подвале никакого отношения к сбежавшей барышне не имеет. И живут Ромео и Джульетта где-то в мире, поживают — добра наживают, стряхнув с себя груз общественных предрассудков и ненужных связей.

— Ненужные связи — это с родителями?!

— Не надо так пылать, Роза. — Ну, что я ей могу сказать, кроме правды. — Если родители в угоду своим предрассудкам готовы были сломать жизнь собственной дочери, то это ненужные связи. Ведь не потому они были против любви своей дочери, что парнишка был плох, а потому лишь, что он был чужой, а ведь они вряд ли молились и прочее.

— Нет, не молились, они оба медики.

— Ну, вот видишь. — Чай остывает очень быстро. — Но в них эти предрассудки все равно сидели, и ничто их не могло вытравить, ни образование, ни жизнь вне традиционного социума, и в угоду этим предрассудкам они собственную дочь не считали человеком.

— Ну, тут ты уж совсем… — Роза с опаской покосилась на меня. — Родители всегда хотят лучшего своим детям…

— Только они редко считаются с мнением детей, потому что те ведь глупые, неопытные, они даже не люди в полной мере, им можно приказывать, их можно считать просто предметами без мыслей и чувств, они просто дети, маленькие и неразумные, да?

— Ну, в твоей интерпретации это выглядит…

— Как правда без прикрас. Без родительской любви, без желания защитить и уберечь, потому что в какой-то момент дети выходят из-под контроля, и родителям становится неуютно, они пытаются снова запихнуть их обратно в детскую коляску, утверждая, что это исключительно от любви к ним, но правда в том, что это манипуляция, и запихнуть детей в зону собственного комфорта для родителей означает снова обрести контроль и покой. Иногда это принимает уродливые формы, приправленные в некоторых случаях изрядной долей ксенофобских предрассудков, что отвратительнее вдвойне.

Роза смотрит на меня как на Призрака Оперы. Боюсь, моя вампирская сущность проступила сейчас во всей красе, и от невинной милашки Белоснежки не осталось ничего.

— Я думаю, тебе пришлось нелегко. Ты сейчас говоришь о собственном опыте, да? Потому ты порвала с семьей?

Ага, мне пришлось очень нелегко, но я выжила и собираюсь продолжать выживать, а это значит, что я должна держаться подальше от всех этих разборок с убийствами.

А еще я помню царапанье по стеклу и темный силуэт без лица в окне ванной, и как только разживусь деньгами, я поставлю на окна ставни — крепкие такие, знаете, металлические ставни, чтоб ни одна собака не могла заглянуть в мои окна, когда на улице темно. И когда светло — тоже.

— Нормально, я все пережила.

— Ага, заметно. — Роза покачала головой. — Но ты во многом, конечно, права. И я учту это, поверь мне.

Надеюсь, пацанам никогда не придется испытать горечь предательства самых близких людей, потому что все эти манипулятивные игры — не что иное, как предательство.

В дверь постучали, и я предполагаю, что это снова полиция.

Ну, так и есть — полиция, но это Ритин муж, так что я настроена почти миролюбиво, ведь этот парень снял с моего хвоста достаточно противного следователя. Просто поговорил со мной один раз, и все, мне не пришлось больше ходить в полицию, и на суде выступать не придется. Я вот не понимаю, почему следствие длится так долго, ведь все предельно ясно — и тем не менее до суда еще месяц. И все это время Лизка сидит в СИЗО, в нашем доме невесть кто во главе с теткой, а где Катька, мопсы и Лизкина девчонка, я понятия не имею — да и знать не хочу, если уж по-честному. И не надо напоминать, что они — моя семья, это очень тупо. Мои родители были моей семьей, а теперь у меня семьи нет.