Книга Когда ад замерзнет, страница 48 – Алла Полянская

Мишка, притихший и напуганный, молча смотрит в окно — его родителей нет, звонить я им боюсь, а телефона Степана не знаю.

— Саши больше нет?

Он смотрит на меня темными воробьиными глазами, и ничего, кроме правды, я сказать не могу.

— Не знаю. Но случилось что-то плохое.

— Мама плакала.

— Я знаю.

Девчонка, словно чувствуя неладное, молча рисует, устроившись на ступеньках. Степан прав, ей нужен какой-то столик.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Нет, я же тут с вами, вас нельзя бросать. — Меня саму бесит ожидание. — Мало ли что случится, да еще и покормить вас надо. Она, смотри, совсем еще маленькая.

И тут меня осенило. Я же могу позвонить Рите, а она выяснит у мужа.

Я не верю, что пацан мертв, он вообще крепкий орешек и охотник на вампиров.

Но если он мертв. Если какой-то сукин сын его убил. Если только… в общем, я думаю о том, чтобы найти убийцу и зарыть его под плитками в отсеке. Вряд ли во второй раз кто-то станет там искать.

Когда были живы родители, когда я была в своем доме, такие мысли мне и в голову не пришли бы. Но теперь мне не нужно искать чьего-то одобрения. А самостоятельно я могу придумать только это. Из меня получился отличный вампир, но вряд ли это на пользу общественной безопасности. Я могу только продумать, как я найду убийцу.

И что с ним сделаю.

Потому что не должны жить в мире люди, которые убивают детей за какой-то глупый пост в соцсетях.

Рита взяла трубку сразу.

— Я знаю, почему ты звонишь. Дверь открой.

Я в недоумении уставилась на дверь — зачем ее открывать?

В двери есть глазок, но в коридоре обычно темновато, и визитеров опознать сложно. А еще я не захотела включать дверной звонок, меня раздражает его резкий звук.

И теперь все, кто приходит, стучат. Хорошо бы найти настоящий английский дверной молоток.

— Тебе нужен хороший глазок. — Рита сбросила ботинки и проследовала на кухню. — Дай попить.

— Чай?

— Ну, пусть чай. — Рита бросила сумку на табурет и уселась за стол. — Я приехала, чтобы узнать, как вы тут.

— Рита.

— Мальчик жив, но такая травма… ударили по голове чем-то тяжелым. Надежды почти нет. Родители с ним в больнице, но…

— Значит, он выкарабкается.

Это все, что мне нужно было знать. Вот я чувствовала, что мальчишка жив.

Я иду в комнату и становлюсь у окна рядом с Мишкой.

— Миш…

Он молча смотрит на меня круглыми глазами, как у воробьиного птенца.

— Саша жив, он в больнице. — Я дотронулась до его плеча, а он молчит, стойкий оловянный солдатик. — Слушай… я не верю, что он умрет. Вот — не верю. Вернее, когда-то умрет, конечно — когда станет стариком без зубов и волос, но не сейчас, еще нет, не сейчас.

— Он в больнице?

— Да, в больнице. И родители с ним там, так что сегодня останешься с нами. — Я вижу, что он хочет запротестовать, но это напрасно. — Ты остался единственным мужчиной у нас, без тебя нам с Лилей будет страшно.

— Ладно, тогда останусь.

Он идет к девчонке и садится рядом с ней на ступеньки. Она продолжает рисовать, и он тоже берет фломастер и принимается рисовать на свободном листе. Я помню, что он посещает художественную школу — значит, рисование сейчас его успокаивает.

— Два раненых птенца. — Рита вышла к нам и тоже встала рядом. — Эта квартира сейчас — как больница для раненых сердец, разбитых жизней, исковерканных судеб. Я, собственно, пришла тебе сказать, что твоя младшая сестра Екатерина умерла сегодня, так и не выйдя из комы.

— Ну, и хрен бы с ней. — Невелика беда, нашла, что искала. — Послушай, Розе я звонить боюсь, но ты скажи, что там в полицейских кругах говорят? Кто это сделал?

— Никто ничего пока не знает. — Рита вздохнула. — Свидетелей нет, и даже причин видимых для совершения такого преступления нет. Задержали какого-то наркомана, так что, вполне возможно, просто повесят это на него. Игорь рвет и мечет, наркоман этот, конечно же, ни при чем. Тут знать бы мотив… если вообще бывает мотив для подобного.

Ну, причину-то я знаю. А мотив у каждого свой, и у меня теперь он есть.

— А тетка моя до сих пор арестована?

— Конечно. И выпускать ее никто не собирается. — Рита злорадно улыбнулась. — Твоя сестра до того, как впала в кому, под запись рассказала о том, что произошло. Мало того: она все, что происходило в доме, записывала на свой телефон, который обнаружили в потайном кармане ее сумки. Телефон продолжал записывать и тогда, когда началась драка. Там все прозрачно, она ударила тетку, та вцепилась в нее, подоспели мордовороты и отметелили твою сестрицу почти что до смерти, а потом вышвырнули ее со двора, вместе с сумкой. Так приказала сделать ваша тетка, и еще кое-какие разговоры были записаны, так что завещание твоей матери по итогам расследования будет объявлено недействительным. Ты знаешь, чем занималась твоя тетка?

— Без понятия.

— У нее была риелторская фирма. — Рита презрительно сморщилась. — Я давно ее знаю, да все, кто в этом бизнесе работает, ее знают. Она искала разных бедолаг — стариков одиноких, алкоголиков, шизофреников разных, у которых официального диагноза нет, но болезнь есть… у нее была целая сеть из риелторов практически всех агентств, которые встречали в своих районах таких людей и продавали ей информацию, а потом она каким-то образом отбирала у этих людей жилье, и главное — все законно, долго ее прищучить не могли. Но мне и в голову не пришло, что она проделает такое с собственной сестрой и племянницами. Видимо, в вашей семье и правда родственные связи ничего не значат.

— А я тебе что говорила? — Меня просто распирает от злости. — Ну, а Катька приперлась туда в твердой уверенности, что мир у ее ног и планета вращается вокруг нее. Она была уверена, что уж бить-то ее точно не станут, она же такая маленькая, тощенькая, зато она может фордыбачить как угодно, и взятки гладки. И вдруг в разгар спектакля получила по морде, да как! Думаю, умерла она скорее от удивления.

— Тебе что, и правда не жаль сестру?

— Нисколько. — И это правда, никуда не денешься. — Она никогда не поступала по отношению ко мне как сестра. Ни она, ни Лизка. Всю жизнь, с самого нашего малолетнего детства эти две гадины были моими злейшими врагами. Они портили мои игрушки, они рвали мои платья, они разрисовывали мои книжки и опрокидывали воду на мои рисунки. Они вдвоем набрасывались на меня и били — без причины, просто потому, что могли, и им за это ничего не было, ведь я такая крупная девочка, а они такие крошки.

— Твои родители поступили ужасно. — Рита поморщилась, как от боли. — Почему они это не пресекали?

— Не знаю. Наверное, они и сами не знали, что с этим делать, тем более что я и правда была такая крупная девочка. Ничего не чувствующая, потому что крупная, блин. Ненавижу это слово.