
Онлайн книга «StarCraft. Я - Менгск»
Баден кивнул, и делегация пошла обратно к горному комплексу, не говоря ни слова. Арктур проследил за ними, затем развернулся на пятках и двинулся вниз по дороге, где его ожидали солдаты и танк. Когда Арктур достиг танка, он громыхнул кулаком в рукавице по его борту. – Орудие на изготовку, – скомандовал он. – Лейтенант, вы блефовали? – спросила Ди де Санто. – Нет, – сказал Арктур. – Как я сказал Бадену, я никогда не блефую. Я уже знаю, что он собирается сдаться. – Вы уверены? – спросил Чак Хорнер. – Он выглядел, как упрямый осел. – Что правда, то правда, – согласился Арктур. – Но он не глупец. – Сэр? – удивилась де Санто. – Он знает, что если он не сдастся, я взорву рудник и перебью всех, – объяснил Арктур. Чак Хорнер подозрительно посмотрел на Арктура. – Вы не шутите, так ведь? – Нет, – ответил Арктур. – Не шучу. И Лемюэль Баден знает это. * * * Лазарет в лагере «Юнона» слыл местом стерильным во всех смыслах этого слова. Его сборно-щитовые стены, облицованные керамической плиткой, сияли отраженным светом фонарей, закрепленных на формирующих свод крыши зеленых фермах. Вся конструкция напоминала толстую трубу, разрезанную вдоль и брошенную на землю. Секции с кроватями располагались по всему открытому пространству. Установленные на уровне потолка вытяжные вентиляторы пытались (тщетно) разогнать застоявшийся воздух и резкий запах дезинфицирующих средств. Медики обходили кровати с ранеными, снимая показания с аппаратов и выписывая обезболивающие средства. Сюда после выполнения боевых задач, избавившись от бронескафандров и облачившись в повседневную форму, шли морпехи, чтобы навестить раненых товарищей. Шли с надеждой, что последних не слишком накачали успокоительным. Арктур ожидал, что в лазарете будет шумно, но внутри оказалось на удивление тихо. Лишь стоял негромкий шум от усердной работы специалистов, и жужжали приборы. Атмосфера сохранялась спокойной благодаря тому, что большинство раненых солдат пребывали под действием мощных транквилизаторов, а те, кто был ресоцем – практически поголовно. Многочисленные исследования доказали, что тяжелые травмы могут негативно сказаться на психонейронной программе, вживленной поверх настоящей памяти. Никто не гарантировал, что у солдат вдруг не восстановится их изначальная криминальная натура. Наслышанный о шокирующих подробностях некоторых жестоких убийств, совершенных этими солдатами до того, как им заложили в мозг нормальную модель поведения, Арктур был совершенно не против таких мер предосторожности. Арктур увидел койко-капсулу капитана Эмилиан в одном модуле с тремя другими ранеными солдатами, двумя мужчинами и женщиной, и направился к ней. Эмилиан улыбнулась, когда заметила Арктура. Секундой позже ее лицо исказила гримаса, когда девушка попыталась сесть. Ее таз и ноги врачи заключили в корсет из нержавеющей стали, и неуклюжая попытка изменить положение тела вызвала страшную боль. Припухлости на глазах и челюсти девушки уже немного опали, и синяки приобрели очаровательный красноватый оттенок. С другой стороны лица, симметрично шраму, который Эмилиан получила на Чау-Сара, появилась ярко-красная линия из наложенных швов. Каждый пациент в модуле был подключен к капельнице, и за их состоянием следила сложная система из каких-то диагностических аппаратов. Арктур осторожно пробрался к койке Эмилиан сквозь паутину кабелей. – Доброе утро, капитан, – сказал Арктур. – Доброе, лейтенант, – ответила Эмилиан. Арктур сел рядом с медмодулем и разместил у ног девушки портативную консоль. – Хорошо выглядите. – Ага, конечно, – сказала Эмилиан. – Я выгляжу, как кусок дерьма. Никто не дает мне зеркало. О чем это может говорить? – О том, что даже близость смерти не пошатнула вашего самомнения? – Осторожно, парень, – сказала Эмилиан. – Может, я и не могу стоять на своих двоих, но я все еще твой командир. Арктур поднял руки вверх в примиряющем жесте. – Понял, – сказал он. – Слышала, что остальная часть операции прошла хорошо. – Да, – согласился Арктур. – Мы взяли Турангу без единого выстрела. Если не брать в расчет то, что произошло в каньоне сразу после того, как мы туда рухнули. Лицо Эмилиан помрачнело при упоминании о крушении. – Ничего не помню, – сказала она. – Мне сказали, что я с размаху врезалась головой о пиллерс. Шлем раскололся напрочь, а чертова черепушка еле выдержала. – Вам повезло, – сказал Арктур. – Да, мне все это говорят. – Зато теперь у вас есть шрам, дополняющий тот, предыдущий, – заметил Арктур. – Да ты что? Вот удача-то! – Простите. – Так, рассказывай об остальном, что случилось, – сказала Эмилиан. – Я слыхала суть от одного моего топтуна из тех остатков, что ты изволил привезти живыми. Но они не великие рассказчики, сам понимаешь. – Честно говоря, там особо нечего добавить. – Когда кто-то говорит «честно говоря» – значит, он врет. – Я запомню это, – сказал Арктур. – Но вероятно, вы знаете все остальное. Лемюэль Баден вышел через двадцать минут и сказал, что его люди уйдут. Они деактивировали реактор и выключили турели. После чего я подал запрос на пару транспортников. Они привезли шахтеров сюда для допроса, потом мы депортируем их. Мы обезопасили комплекс, и шахтерская команда «Кусинис» уже ковыряется там. И я хочу получить разрешение на право руководить этой командой, капитан. – Все еще мечтаешь стать геологоразведчиком, а? – Безусловно, – ответил Арктур. – И как же ты убедил Бадена увести своих людей? – Просто. Я сказал, что сровняю их лагерь с землей из осадного танка. – И всё? – Да, – сказал Арктур. – Я был очень убедителен. – А ты бы открыл огонь, если бы они не вышли? – Конечно, – без колебаний ответил Арктур. – Какой смысл угрожать, если ты не готов выполнить угрозу? – Это было бы очень дорогим решением, лейтенант, – сказала Эмилиан. – Много людей с куда более высоким чином, чем у нас, совершенно ясно дали понять, что хотят видеть это место в целости и сохранности. – И они его получили. А Баден знал, что я не шучу, и он не хотел умирать. Все достаточно просто. Эмилиан покачала головой: – Нет, Менгск, не просто. – Что-то не так? – Да. Не забывай, что я изучала твое личное дело и вижу тебя насквозь, – сказала Эмилиан. – Я знаю, что ты всегда имеешь в виду то, что говоришь, но ты не всегда говоришь то, что думаешь. Практически все, что происходит с тобой, ты держишь в глубине сердца. И не позволяешь никому видеть то, о чем ты думаешь. Только если не специально делаешь это. И в этот раз ты хотел, чтобы Баден знал, о чем ты думаешь. |