Книга Юрий Поляков. Последний советский писатель, страница 65 – Ольга Ярикова

— Ну и зачем ты это сделал, паршивец? Тебе что, двойку поставили?

— Да нет у меня двоек!

— А какие у тебя оценки?

— Четверки-пятерки.

— А кто твой классный руководитель?

— Осокина.

— Ирина Анатольевна? А как твоя фамилия?

— Поляков.

— Не может быть! Она мне про тебя все уши прожужжала. Отличник. Активист. Окна зачем бил, активист?

— Не знаю…

— Кто тебя подбил? Был с тобой еще кто-то?

— Не помню.

— Ты скажи еще: темно было…

Бывший директор растерялся. Он понимал: если позвонить в милицию, в детской комнате у подростка, конечно, вызнают, кто с ним был и кто организовал налет. Но на репутации мальчика будет поставлен крест. В начале жизни с пути могут сбить и не такие серьезные проступки. Битье стекол в школе закончится постановкой на учет в детской комнате. К тому же к любимчикам, обманувшим надежды, учителя всегда особенно строги: можно из пионеров вылететь, а про комсомол надолго забыть. В общем, жизнь парню испортят раз и навсегда. И директор сказал:

— Иди…

— Спасибо… — растерялся Юра.

— Осокиной скажи спасибо! Она же, если такое про своего любимца узнает, не переживет. Но запомни: такое сходит с рук один раз. Это, парень, не твоя компания. Им как с гуся вода: одним приводом больше… Аты себе жизнь сломаешь. Никому про это не рассказывай. Даже Ирине Анатольевне. Понял?

— Понял.

На другой день его, конечно, подстерегли сталенковские ребята и с угрозами выпытывали, не выдал ли Юра тех, с кем бил стекла.

— Смотри, на перо посадим!

— Если бы выдал, вас бы уже в милицию забрали.

— И то верно. Короче, умник, ты теперь с нами повязан!

* * *

В 1969 году семья Поляковых получила отдельную двухкомнатную квартиру в 5-м Ватутинском переулке, недалеко от станции Лосиноостровская в Бабушкине, которое тогда только вошло в состав Москвы и было еще застроено деревянными теремами — остатками дореволюционного дачного Подмосковья. Именно в этих местах, рядом со знаменитым прудом Торфянка, поселил автор героя своего романа «Любовь в эпоху перемен». Юра как раз оканчивал 8-й класс, но о том, чтобы переменить школу, даже слышать не хотел. И это было правильное решение. От возможного дурного влияния по прежнему месту жительства он был избавлен, новых дворовых друзей не завел, а подростковые нравы на окраинах стремительно растущей столицы тоже оставляли желать лучшего: здесь-то и начались проблемы у младшего брата, попавшего под влияние дворовой шпаны.

Юра в новую квартиру приходил только ночевать, очень рано вставал и добирался до школы на автобусе, электричке и троллейбусе. Мама давала немного карманных денег, покупала «сезонку» — проездной билет на целый квартал. На переменках, в свободное от общественной работы время он учил уроки, а день после школы у него был расписан: секции, кружки, подготовка к институту. Но случались и воскресенья, когда Юра, проснувшись, с недоумением вспоминал, что ему некуда спешить, и срочно придумывал себе занятие. Ехал на выставку или в театр, где перед началом можно было купить дешевый билет на балкон.

«Помню, как из самого последнего ряда огромного зала Театра Советской армии я смотрел спектакль по пьесе «Тот, кто получает пощечины» Леонида Андреева. Главную роль исполнял народный артист СССР Андрей Попов, известный всей стране по роли Петруччио в фильме «Укрощение строптивой». На огромной сцене, где легко выстраивался в спектакле «Конармия» эскадрон всадников, этот рослый актер казался не больше оловянного солдатика. Лица не видно было совсем. Но кисти рук в белых перчатках летали над его головой, подобно двум крошечным мотылькам… И лишь попросив у соседки на минутку бинокль, можно было разглядеть его страдающее лицо…»

Комнату они делили с братом, у которого были совершенно другие интересы. Саша не стал книгочеем, как Юра, но попал под влияние дяди, Юрия Михайловича Батурина, и стал футбольным фанатом. Отныне брата интересовали только футбол и хоккей, причем исключительно в спартаковской версии: «На свете нет еще пока команды лучше «Спартака»!» Фанатную среду того времени и самого дядю Поляков выписал потом в романе «Замыслил я побег…». Правда, дядя, как здесь уже говорилось, был много сложнее романного персонажа: отлично играл джаз, разбирался в музыке, классической и современной. А тезка-племянник, человек немузыкальный, от дяди фанатизмом к музыке не заразился. Классическую музыку он начал слушать и понимать ближе к тридцати, даже книги стал писать, слушая Моцарта, Листа, Брамса, Шуберта или Чайковского.

Юра всерьез занимался изобразительным искусством, продолжая ходить в изостудию. Записался в Клуб юных искусствоведов при Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Пройдя там полный курс лекций и семинаров, получил удостоверение, согласно которому мог водить в музее экскурсии для школьников. И несколько таких экскурсий провел: «Взгляните налево, перед вами знаменитые стога Клода Моне, которого не следует путать с другим выдающимся французским художником, предтечей импрессионизма Эдуардом Мане…»

В старших классах Юра сблизился с одним из дальних родственников, выпускником искусствоведческого отделения исторического факультета МГУ Юрием Константиновичем Дорошевским, женатым на Юриной двоюродной тетке Валентине Ивановне, дочери родной сестры Марьи Гурьевны — Аграфены. Виделись они нечасто, по общим семейным праздникам, однако Юра общение с ним чрезвычайно ценил и при встрече обязательно заводил искусствоведческие разговоры, чему тот несказанно удивлялся, Юра ходил на все выставки и неплохо для своего возраста разбирался в живописи. Случались и такие беседы:

— Юрий Константинович, а как вы относитесь к Роже Сомвилю?

— Сомвиль? Есть такой. В Бельгии. А в чем дело?

— Ну как же, на Кузнецком Мосту сейчас выставка.

— Ах вот как! Надо пойти!

— Я ходил. Представляете, там был сам Роже Сомвиль!

— Неужели?! Ну и как он?

— Нормально. Я задал ему два вопроса: как он относится к Мазерелю…

— К Мазерелю. Есть такой. Ну и как он к нему относится?

— Сказал: уважает.

— А второй вопрос?

— Что он думает об Илье Глазунове.

— Ну и что он об Илюше думает?

— Стал советоваться с женой.

— Он приехал с женой?

— Да! Она его натурщица. Там полно ее портретов. В общем сказал, что тоже уважает. Хотя, знаете, дама, которая переводила, морщилась…

— Знаешь, Юра, на будущее — не спрашивай ни у кого про Глазунова…

— Почему? Разве он плохой художник?

— Не в этом дело. Как-нибудь объясню…