Книга Голова-жестянка , страница 48 – Серафима Орлова

Я вытряхиваю из бутылки содержимое. Странно: это не стразы и не пожелания счастливой будущей жизни. И не монеты.

– Похоже на разобранные часы, – замечаю я. Приходька бросает свои поиски и подходит ко мне. Берёт по очереди зубчатые шестерёнки и маленькие пружинки, зачем-то смотрит их на просвет, повернувшись к солнцу.

– Мне что-нибудь оставь, – прошу я.

– Тебе зачем?

– Просто на память.

– Память – она вот тут вот находится обычно, тренируй её получше, и не понадобятся материальные подкрепления, – Приходька стучит себя по коротко стриженной голове. – Домой возьму, попробую в старые дедушкины часы засунуть, они как раз не идут. Я их во втором классе разбирал.

Я опускаю взгляд вниз, на жёлтую плитку. Приходька шумно рассовывает по карманам шестерёнки и пружинки. У него на штанах куча карманов с молниями, сегодня они равномерно заполняются мелкими вещами. Вжик-вжик, молния вверх – молния вниз.

Мне осталась бутылка. Обезглавленная, тёмная, с зелёной пустотой внутри.

– Кому понадобилось засовывать часы в бутылку?

– Мало ли странных людей, – Приходька пожимает плечами.

Я осторожно беру бутылку, снимаю с неё бумажный пакет. Из зубчатой дыры на месте горлышка курится дымок. Пыль. Дыма из бутылки не может быть, так что это пыль, скорее всего.

Дым становится более плотным.

– О! Дай сюда! – возникает рядом заинтересованный Приходька. Он обнаглел, хочет вообще все находки у меня отобрать? Я поворачиваюсь в другую сторону. Приходька обегает меня.

– Дай! Это джинн. – Приходька пытается забрать бутылку, но я не даю, конечно же.

– Погоди-погоди! Чей это джинн – твой или мой?

– Бутылку нашёл я.

– Зато, когда я подержала её в руках, пошёл дым!

– Дым пошёл бы в любом случае! – искренне возмущён Приходька.

– Раз бутылка у меня в руках, я первая загадываю желание! – Уж это-то я из мультиков усвоила твёрдо: джинны выполняют желания. Надо только потереть бутылку или лампу, крепко зажмуриться и представить всё в подробностях.

Я зажмуриваюсь и слышу голос:

– Не надо бы вам здесь ходить, ребята.

К нам идёт джинн. Он не появился из бутылки, а вышел из зарослей. Но это точно джинн, вон какая борода чёрная. По летней погоде он в одной гавайской рубашке, а джинсы сменил на светлые брюки. Ещё и сандалии напялил. Непонятно, как он сюда пробрался в таком виде. Мы с Приходькой все кроссовки ободрали, полчаса пыхтели, когда перебирались через две сетки на мостике. Мостик ведёт от набережной на террасу санатория, но там загорожено специально, чтобы никто не лазил, и можно здорово шмякнуться, если недостаточно крепко держаться.

Приходька подрывается бежать. Джинн останавливает его взмахом руки. Приходька замирает. Даже удивительно, как он мгновенно послушался, будто его заморозили.

– Раз уж пришла, загадывай желание, – говорит джинн.

Я снова зажмурилась…

* * *

Правильно говорят, что выпускной для родителей, а не для детей. Это родители друг перед другом хвалятся своими детьми, кто кого вырастил – всех умнее, всех сильнее, всех пятёрочнее, во славу котикам. На худой конец, меряются богатством, у чьей дочки платье самое шикарное. Платья ведь тоже родители покупают. Поэтому выпускной ещё немного смахивает на парад невест, хорошо, что я в брюках.

И музыка на выпускном для родителей. По крайней мере, на официальной части. Старая музыка, скучная музыка. Французская. Джо Дассен. Я помню, маленькая была, мама моя слушала её на кассетах.

Ну, бодренькая такая музыка, ладно. Ритм есть.

Мама припёрла платье всё-таки. Упрямая.

– Мам, ну я не люблю эти платья!

– Иди, иди, быстренько переоденься, вальс-то танцевать в чём будешь!

– Да мне негде переодеться…

– В классе вашем переоденься, там сейчас пусто!

– Но потом сразу…

– Да, потом сразу влезешь в свои брюки! Зато знаешь какие фотографии будут! – мама показывает большой палец. Папа недавно купил зеркалку, это она для него старается, я так думаю, а не для моей красоты.

Я забредаю в пустой класс. Кругом раскиданы пакеты с кроссовками и обыкновенная, непраздничная одежда. Очень многие не заранее переоделись в платья, а принесли с собой. Сегодня холодно, несмотря на то что лето; впору свитер напяливать, а не платье.

Сажусь на холодный жёсткий стул, стягиваю штаны. Нормальные белые штаны, что маме не нравится? Они праздничные – в таких не погуляешь долго, в два счёта можно замарать, сесть на что-нибудь, на парапет на набережной, к примеру, и готово.

Вот смешно будет, если сейчас в класс заглянет Приходька. Я улыбаюсь своим мыслям. И что смешного? Может, и не смешно. Может, просто увидит, что у меня ноги красивые. И на них туфельки с низким тонким каблуком. Очень взрослые ноги.

Я надеваю платье через голову, стараясь не разлохматить причёску. Ноги и в платье хорошо видно. У платья асимметричный подол, спереди коротко, сзади длина увеличивается. Платье летящее, полыхающе-красное, с маками. Мама всё-таки молодец. Может, я даже подольше останусь в этом платье. Может, даже в ресторан в нём поеду. Если не продрогну сейчас на улице.

Я выхожу. Ветер раздувает подол, но вроде не так уж холодно. Во дворе школы толпится народ. Машины родителей забаррикадировали всю улицу. Машины стоят и со стороны реки, пляж едва проглядывает позади. Огни фонарей на мосту всё ярче разгораются над водой, огни фонарей на набережной отражаются в ярких капотах автомобилей. Вечер. Цветы. Смех. Далеко, чуть слышно и потому почти не надоедливо звучит Джо Дассен.

Я начинаю танцевать, не потому что пора, а потому что мне так захотелось. Ко мне присоединяются Лена, Маня, Влада, многие девчонки из нашего и параллельных классов. Сейчас все глупые обидки забыты, мы свободные и искренние. Это танец для девочек. Мы танцуем специально, чтобы нами любовались. На старом асфальте, исчерченном классиками, глядя на забор соседней стройки, где кто-то вывел: «Не забуду Львовну родную!» Львовна – это Тамара Львовна, наша завуч.

Маки горят на подоле. Горят и мои пятки, потому что я слишком резко топаю каблуками.

Кто-то бежит ко мне. Я вижу, что это Приходька. У него галстук съехал набок, от волнения, наверное. Мне кажется, что он сейчас подхватит меня на руки. Я тоже начинаю бежать к нему и ржать, потому что как в фильмах. Но Приходька вцепляется в мои прижатые к груди руки, взволнованно дышит в лицо – дыхание у него кислое:

– Женя… Пойдём… Там мама твоя… Они говорят…

Я встревоженно ищу глазами родителей в толпе. Папина зеркалка так часто сверкала вспышкой, пока я танцевала, но где они сейчас? Я вижу теперь, мама и папа стоят за забором, на парковке. Возле нашей новой машины. Да, папа отдал «логан» Максу доламывать, а мы наконец взяли джип, чтобы ездить отдыхать по-дикому и в походы всякие по лесам. Я вижу, мама суматошно запихивает в багажник пакеты. Кажется, это мои кроссовки и штаны, очень похоже. Я бегу к ним, но, чтобы добраться до мамы быстро, мне нужно перелезть через забор, а в платье на забор я не полезу, конечно. Поэтому я устремляюсь налево, где калитка, и добираюсь до парковки. Папа уже за рулём, мотор заведён.