Книга Дом, где взрываются сердца, страница 24 – Сергей Зверев

— Мы сюда не есть пришли. Мы пришли поглядеть, как поживает научная интеллигенция, — Элла пересела из кресла на стул. И тут же начала сооружать бутерброд с икрой.

— На, — она положила его перед Валдаевым. — Он у нас стеснительный, — с усмешкой пояснила она дяде. Тот понимающе кивнул. А Валдаев ощутил, что краснеет.

Ротшаль разлил по бокалам вино.

— Плохо говорю тосты, — произнес он. — Спасибо за то, что посетили меня в моей берлоге. За встречу?

— За встречу, — Элла чокнулась с ним, потом с Валдаевым.

Валдаев прикрыл глаза и маленькими глотками выпил вино. Оно было вкусным и быстро туманило голову.

— Изумительно, — Элла поставила опустевший бокал. — Где купил?

— Прислал коллега из Франции, — пояснил Ротшаль.

— Значит, «Геном человека» — дело денежное, — заключила Элла.

— Где как, — покачал головой профессор. — У нас — так не очень.

— Мой дядюшка — один из ведущих специалистов по международной программе «Геном человека», — пояснила Элла. — Знаешь, что это такое?

— Примерно представляю.

— Цель программы — расшифровать ДНК человека. Читать хомо сапиенса как книгу, — Элла взяла инициативу в свои руки и разлила вино по бокалам.

— Только в этой книге слишком много страниц, — улыбнулся Ротшаль. — И мы только нащупываем, на каком языке она написана. Ну что, твой тост, Элла…

Так потихоньку они уговорили одну бутылку и взялись за другую.

Валдаев не слишком любил ходить по гостям. Ощущал неловкость. Ему не нравилось напрягаться и казаться чем-то большим, чем есть на самом деле. Не так часто он встречал людей, с которыми ощущал себя свободно. Так вот тут был как раз такой случай. Хозяин квартиры излучал обаяние и доброжелательность. Он острил и незло подтрунивал над окружающими. За вечер прошлись по многим темам. Единственно, речь у Ротшаля была литературна, текла плавно, что слегка утомляло. Местами он был нудноват, когда ступал на тропинку пространных рассуждений. Но эти недостатки нередко встречаются у ученого люда.

— Нужно, чтобы Валерий написал о тебе статью, — сказала Элла, грустно глядя в опустевший бокал.

— Я не против, — с готовностью произнес Валдаев. Ему хотелось сделать приятное этому человеку, как-то отплатить за доброе расположение.

— Нет, — Ротшаль вдруг посерьезнел. — Ни в коем случае.

— Дяде чужда мирская слава, — засмеялась Элла.

— Ты сама знаешь, что дело не в этом.

Повисло неловкое молчание.

— Да нет, ничего особенного здесь нет, — нарушил его Ротшаль. — Просто я человек суеверный. Предпочитаю не особенно распространяться в средствах массовой информации по моей тематике.

— Почему? — заинтересовался Валдаев.

— Сложно все это… У любого ученого иногда возникает ощущение, что он переступает через грань дозволенного. И за ней уже не его епархия.

— А чья?

— Высших сил.

— Бога, что ли?

— Скорее, Сатаны. Мы вторглись в запретное. И многие получают по голове.

— Что вы имеете в виду?

— В последнее время слишком много смертей вокруг тех, кто занимается этой проблематикой.

— Что, заговор? — журналистское естество Валдаева все взыграло.

— Да что вы, — засмеялся Ротшаль. — Нет. Просто… Просто случайности… Длинная цепь нелепых случайностей.

— Когда случайностей много, напрашивается мысль о закономерностях.

— Любая случайность — выражение высшей закономерности, — сказал поучительно Ротшаль. — Кто-то тасует наверху судьбы. Все ополчается против тех, кто приоткрывает занавес над запретной областью.

— Мне недавно говорили то же самое.

— Кто?

— Брал интервью у члена секты сатанистов… Если попался на глаза Дьяволу, то он обращает на тебя внимание. И спускает собак.

— И собаки эти?

— Имя им случай.

— Что же, — Ротшаль задумался. — Гипотеза интересная…

* * *

Эту ночь они провели у него дома. Элла оценила его патологическое стремление к порядку: «Чисто, как в операционной».

Уходя, чмокая его почти по-сестрински (что немножко огорчало), но уже с некоторой обыденностью (что радовало) в щечку, она заявила, что ее опять пару дней не будет, и ему сразу стало тяжелее дышать.

Следующий день, сидя за компьютером и готовя очередную статью о новых происках инопланетян в Бразилии, он никак не мог сосредоточиться. И поймал себя на том, что торопит время. После тридцати он зарекся торопить время, поскольку понимал — с этого возраста время начинает играть против человека. Но сейчас он готов был стегать его. Он хотел одного — чтобы новое свидание с Эллой настало побыстрее. Желание вновь встретиться с ней, касаться ее, просто ловить аромат ее духов, наслаждаться ее волнующими движениями и изгибами тела было всепоглощающим. В этом устремлении ощущалось все больше даже не страсти, а какой-то томной болезненности.

Худо-бедно он протянул время до обеда. Зажарил себе свиную отбивную с зеленым горошком, открыл банку маринованных огурцов и пакет томатного сока — так что обед получился вполне съедобный. А потом, прихватив с собой большую чашку с томатным соком, опять засел за опостылевшую статью, которая, несмотря на разболтанное состояние автора, упорно продвигалась к финалу.

Требовалась забойная концовка. Статья обязана начинаться и кончаться броской фразой, тогда больше шансов, что она отложится в памяти читателя.

— Ну что, мы все окружены марсианами?

Нет, это была не последняя забойная фраза. Это была фраза, которую он услышал, подняв телефонную трубку. Хотя вполне годилась для концовки.

Звонила Наташа. И эти слова заменили ей «Здрасте».

— Привет, — произнес он, мысленно чертыхнувшись. — Это ты о чем?

— Читаю твою статью в последней газете. Зайчик, ты талант.

— Спасибо, — мрачно произнес он.

— Но пишешь чаще то, в чем ни хрена не петришь. Надо тебя все же прихватить в катакомбы.

— Мы уже обсуждали этот вопрос.

— Боишься, лысенький.

— Не называй меня лысенький! — взорвался он. Ему давно хотелось поставить ее хотя бы в этом вопросе на место.

Понимал, что переговорить эту девку, переболтать тяжело — рискуешь вызвать шквал насмешек. Но терпение не безграничное.

— А ты что, с прошлой встречи оброс? Поздравляю, волосатенький.

— Слушай, ты начинаешь действовать на нервы!

— Только начинаю?

— О Боже, — вздохнул он.

Он понял, что состояние у сатанистки злобно-циничное. И она чем-то удручена.