Книга Разглашению не подлежит, страница 52 – Александр Сердюк

Козлов несколько минут шел молча.

- Слушайте, Николай Иванович,- опять заговорил он,- вы душу в себе чувствуете? Настоящую, человеческую?

Бунь даже споткнулся от удивления.

- Как это - чувствуете?.. По-моему, душа есть у каждого.

- В том-то и дело, что не у всех. Но, наблюдая за вами, я убедился, что у вас она есть. Вы хороший человек.

Бунь с отчаянием махнул рукой:

- Нет, Александр Данилович, совсем нет. Я плохой человек. Оттого и жизнь моя рано кувырком пошла.

- Вы о чем, Николай Иванович?

- Обо всем. Зачем вам-то говорить? У подпоручика и без меня забот хватит.

- Говорите.

- Как вы думаете,- спросил Бунь, волнуясь, - я случайно у немцев оказался? , Захвачен, так сказать, в бессознательном состоянии? Эх, свежо предание!.. О себе говорить, конечно, стыдно, но вам скажу. Чем черт не шутит - вдруг от меня действительно останется одно мокрое место. Да и его никто знать не будет. А уже тридцатка стукнула, постарше вас… У меня тоже, говоря языком деда Щукаря, в жизни перекос образовался. Начал свое существование, как все: учился, и вроде бы прилично. Аттестатом зрелости овладел. А вот дальше заело. И сильно! Разгорелась война с фашизмом, однокашников моих в военкоматы вызвали, а меня в прокуратуру. Судили, ясное дело. По сто шестьдесят второй, пункт «Г». Два годочка лишения свободы припаяли. Время, сами знаете, военное, малость посидел - в штрафную роту. А далее рукопашный бой и все такое прочее.

Он заметил в траве гриб поганку и со злостью зафутболил его носком сапога.

- Значит, наперекосяк? - спросил Козлов.

- Как видите… Но об этом я никому. Даже Любе. Нравится она мне, чертовка!

- Женщина видная. Возможно, и ей когда-нибудь расскажете. О своей жизни.

- Что тут рассказывать! Срамота одна. Взять хотя бы мое нынешнее положеньице…

- А зачем согласились? Зачем пошли против своих же, против Родины?

- Да? - произнес он в каком-то смятении. Не ожидал от подпоручика Меншикова, своего преподавателя, услышать подобное.

- В самом деле, зачем?

Бунь холодно сверкнул глазами:

- А вы… вы зачем?

- Я?.. Я… Слушайте, Бунь, у меня особая линия.

Бунь - рослый, плечистый, крепкий - весь как-то сразу съежился и присмирел. Собрался было что-то сказать в ответ, но только раскрыл рот и застыл в этой позе.

- Все, что вы сейчас услышите,- продолжал Козлов,- пусть останется между нами. Не только в моих интересах. У вас, Бунь, есть возможность начать жить по-иному. Я хочу спасти вас, если вы проявите благоразумие.

- Я должен что-то сделать? - Бунь обрел наконец способность соображать.

- Выполнить одно задание. После приземления.

- Какое?

- Явиться в органы государственной безопасности. Рассказать чекистам, с какой целью немцы забросили вас в тыл. Они пошлют вас туда радистом. Сдадите нашим свою рацию, все деньги и документы, которыми снабдит вас лейтенант Фуксман. Сообщите о недавнем исчезновении из школы полковника Ветрова. Вероятно, ему удалось прорваться к партизанам. Ветров знает почти всю агентуру, завербованную на участке Западного фронта штабом «Абверкоманды-сто три». Это - живой сейф с секретнейшими документами.

- А если мне не поверят?

- Я дам вам пароль. Вы назовете его любому сотруднику госбезопасности. Затем вас отправят в Москву.

- Давненько в Москве не был,- задумчиво проговорил Бунь.- В доме на Садово-Каретной…

- Итак, согласны выполнить задание?

Он был очень хитрый, этот Бунь. Он стал умышленно тянуть с ответом. В его голове никак не укладывалось, что подпоручик Меншиков, преподаватель школы, имеющий немецкие награды и форму офицера так называемой русской освободительной армии, может быть и советским контрразведчиком.

- Александр Данилович,-спросил он с неожиданной мягкостью в голосе,- зачем вы меня губите? Вас же специально подослали ко мне. Капитан Вольф подослал.

- Успокойтесь, Бунь. Возьмите себя в руки. Человек вы сильный, волевой. Не превращайтесь, ради бога, в кисейную барышню. Вам предстоит слишком серьезное испытание. Запомните свой пароль: «Байкал-шестьдесят один». И не вздумайте предать меня.

В считанные секунды лицо Буня покрылось бисеринками пота. Он провел ладонью по широкому лбу, виновато сказал:

- Все это, конечно, хорошо. Но - очень странно. Немцы вас на руках носят, и вдруг… Как поверить в такое?

- А разве их нельзя дурачить? Моя должность в школе, мое звание - все это липа. Кто я в самом деле - вы только что узнали. Я вручил в ваши руки, Николай Иванович, свою жизнь. Выдадите - меня повесят. Но Родина вам не простит.

- Я не выдам, Александр Данилович. Я поступлю так, как вы сказали. Не думайте, что это вы переубедили меня. Сама жизнь, особенно этот последний год, переубедила. Она лучший агитатор. А вы - единственный, кто меня здесь понял. Вот и все.

Козлов вернулся домой, но не успел поужинать, как прибежал посыльный. Срочно вызывал начальник школы.

- Я только что получил от шефа распоряжение,- сказал он,- направить в штаб команды радиста Буня. Учитывая неприятности, имевшие место в моей школе за последнее время, я вынужден лишний раз советоваться с преподавателями и инструкторами. По каждой кандидатуре. Насколько мне известно, вы более других были знакомы с этим радистом. Вы часто играли с ним в шахматы и прогуливались по двору. Скажите, не делал ли он каких-либо заявлений, характеризующих его с отрицательной стороны? Если Бунь изменит нашим интересам, все мы,- подчеркнуто громко сказал Вольф,- будем иметь ужасные неприятности.

- Я со всей ответственностью заявляю вам, господин ка…

- Зачем господин? Говорите товарищ,- перебил Вольф.

- …Заявляю, что Бунь вызывает у меня полное доверие. Я послал бы его без колебаний.

- Пожалуй, вы правы, Меншиков. Он и у меня пользуется доверием. В ближайшие дни мы должны будем направить также радиста Черного. Что думаете вы об этом агенте?

- В Черном я еще не разобрался. Его душа для меня потемки.

- Ну хорошо. Спрошу у тех, кто разобрался. Вы свободны, Меншиков, можете идти.

- Но у меня есть к вам дело,- сказал Козлов.

- Что именно?

- Я хочу доложить вам свои соображения по поводу организации учебного процесса в школе.

- Ах, вот что. Это интересно… Это важно… Я готов выслушать вас. Говоря строго между нами, я все больше разочаровываюсь в Щукине. Не такой нужен мне начальник учебной части.

- Щукин совершенно игнорирует строевую подготовку курсантов. Не уделяет внимания физической…

- Отчитывал уже его за это. Придется прибегнуть к радикальным мерам. К хирургической операции… Словом, требуется оперативное вмешательство. Но это - строго между нами, - еще раз предупредил Вольф.- К сожалению, у меня сейчас нет времени говорить с вами более подробно. Распоряжение шефа. А вы заходите завтра. С удовольствием, выслушаю вас, Меншиков.