Книга Безмолвные, страница 41 – Оксана Глазнева

Гитара. У деревенских музыкантов гитары отродясь не водились. Их привозили из-за моря для мажьих замков. Она видела такую, когда сама была дочерью мага. Играть на заморских гитарах позволялось лучшим мастерам. Юноша был безусловно молод, чтобы владеть таким инструментом, да и держал его неправильно, как гусли, положив на колени.

Их заметили, староста в сопровождении двоих крепких мужчин вышел вперед.

— Кто такие?

Отвечал Ри.

— Мы идем на юг. С земель господина Дреговича.

Этот манор был слишком далеко, чтобы здесь слышали о смерти чародея, но староста, похоже, догадался. Посмотрел на Коршуна и Кая. Поморщился.

— Нам беглецы в деревне ни к чему. Навлечете беду…

— Нам нужна еда в дорогу.

Староста покачал головой.

Ри положил руки Александре на плечи, подтолкнул ее вперед.

— С нами монахиня Милости. Вы венчали невесту?

Староста нервно облизнул губы.

Монастыри Милости и Пасии Грины были не в каждом маноре. Люди обходились без них, но все же почетно, когда невесту и жениха венчают настоящие жрицы. Если боги есть — будет молодым счастье, если нет — есть, чем перед соседями похвалиться.

— Правду говорит? — спросил староста у Александры.

Вместо ответа она закатила рукава рубахи, обнажая цветочный узор на коже.

— Иду с ними на юг. Несу послание для монастыря в Малусе.

Старик еще раз облизал губы, затем сдался.

— Венчай наших ребят, сестра. Соберем вам в дорогу чего… Но ночевать не оставим, не обессудьте.

Ри широко улыбнулся:

— Большего нам и не надо, пан староста!

Тихое и проникновенное вышло венчание.

Александра, стоявшая на помосте над молодыми и старыми, над полем, деревней и над людьми, была пронзительно красива.

Никогда прежде Ри не видел ее такой.

Она расправила плечи, смотрела уверенно и немного властно. Александра пела о лебедях и грозах, о сердце человеческом, о преданности и любви. Голос ее был чистым и высоким. Ри слушал и не отводил взгляда.

Александра бережно расплетала косу молодой, затем так же осторожно вплетала белые и алые ленты, надевала алый и белый платок — завтра утром молодая оставит только алый, а этой ночью, единственный раз в жизни невеста стоит на пороге девичества и зрелости. И вновь Александра пела. И — от слов ее песни или от музыки голоса — Ри проняло. Он смотрел на нее, не отрываясь, а в груди стучало сердце и немели от волнения плечи.

Подружки невесты повели хоровод, монахиня передала невесту жениху, заключила ее руки в его, прошептала благословение. Перед молодыми подняли зеленый коридор из ивовых веток. Александра отступила в сторону, переводя дыхание и тихо улыбаясь. Ри не сводил с нее взгляда.

Она не то чтобы ему нужна — убеждал себя Ри, — он привык быть солнцем, ему не нравилось чувствовать себя тенью. Впервые со времени бегства он понял в полной мере, что не получится забыть о прошедших годах. Десять лет не много для мага, но — и это вдруг ужаснуло его до холода — их не отменить. Не вычеркнуть, не оставить позади. Ничего больше в его жизни не будет по-прежнему! Даже если он отомстит и вернет себе память — не быть ему больше солнцем, не быть магом, не быть хозяином мира. Оттого ему нужна эта девушка, ее взгляд, ее любовь. Отражаясь в ее глазах, он чувствовал себя сильнее и живее. Он нуждался в зеркале — не в любимой!

После венчания, пока хозяйки собирали снедь, гостей усадили за столы, поднесли пива.

Заиграли музыканты. Веселые, разгоряченные люди сбрасывали сапоги пускались в пляс по молодой траве.

В воздухе пахло дымом, влажной землей и пивом. Солнце село, и вокруг зажгли костры.

Коршун сбросил плащ, снял ножны с мечом, улыбался, глядя на молодежь.

— В моей деревне так же гуляли, — сказал он Ри, потягивая пиво. — Я первым танцором был. От девок отбою не было.

Чародей предчувствовал конец истории, оттого не поднял взгляда от кухоля.

— А потом забрали в стражники… К Гроневальду еще. Хотел к своим вернуться, когда его сцапали, но к тому времени деревню сожгли. Так и остался в стражниках, уже у Дреговича. Возвращаться некуда стало…

За столом все молчали. Ри не смотрел на Кая и Александру, но чувствовал их взгляды.

— Грустная история, сотник, — сказал маг. — Так куда ты теперь собрался? На старости лет… Зачем тебе золото?

Коршун со стуком поставил на стол опустевший кухоль, потянулся за вторым.

— Не хочу больше воевать за магов! В печенках сидят, выродки! Будь прокляты…

Александра мягко забрала кухоль у него из рук, потянула из-за стола:

— А пойдемте танцевать, пан Врацлав? Когда еще будет такой вечер?

Музыканты играли что-то быстрое. Люди кружились, сходились, отбивали голыми пятками ритм.

Кай и Ри смотрели.

Такую Александру они не видели. Она смеялась. Звонким, мелодичным смехом. Она подобрала юбку, мелькали голые щиколотки. Кай бросил взгляд на мага. Ри щурился. Не улыбался и не сводил с нее взгляда. Не понять, хочет он ее или ненавидит.

Музыканты остановились. Им поднесли пива, танцующие, смеясь, ждали продолжения. Коршуна перехватила пышногрудая панночка. Снова заиграла музыка, Александра вернулась к столу, наклонилась и решительно взяла за руку Кая.

— Идем танцевать!

Северянин растерялся, но держала она крепко, решительно. Ри открыл рот, чтобы сказать что-то колкое.

— Тихо, господин, — опередила его Александра, сверкнув глазами. — Мы все заслужили немного радости.

Она была так заразительна в своем смехе, в блеске зеленых глаз, что Кай не смог отказаться. Поднялся.

— Ты следующий, Ри! — крикнул он магу и позволил ей увлечь себя в круг танцующих.

Они протанцевали один танец и второй. Кай, кажется, впервые в жизни смеялся. И дышал полной грудью, и не чувствовал вины или беспомощности.

После третьего танца они вспомнили про Ри, но за столом его уже не было.

— Ушел?

Александра пожала плечами, пряча разочарование. Взяла Северянина под локоть, но музыканты внезапно смолкли.

Кай узнал его с первых звуков, потому что даже старая расстроенная гитара в руках Ри — пела.

Люди затихли. Ночные цикады умолкли.

Ри запел. Кай впервые слышал, как он поет. Голос у мага был глубокий, сильный. Это была песня-колыбельная, песня-обещание и признание. О любви. Но с каждой строкой она всё сильнее вышибала дух. Кай знал почему: женщина, которую Ри обещал любить вечно, уже десять лет была мертва.

Музыкант ни на кого не смотрел, его пальцы все быстрее и быстрее перебирали струны. Музыка наполнила ночное поле до краев, разносилась над деревней и спящей землей, пронзала до костей. Каждое слово было о любви, но Ри пел о смерти, и, когда он закончил песню, никто не улыбался. Плакала юная невеста, тяжело молчали мужчины, дрожали руки у стариков. Несколько минут царила тишина.