Онлайн книга «Искусство легких касаний»
|
Расчет Голгофского точен, и он не рискует ничем: ни Изюмин, ни Курт З. уже не разоблачат его обман. Альбина Марковна млеет и готова к разговору. – А вы знавали Изюмина? – спрашивает она. – Я знаю его дочь, – отвечает Голгофский. – Мы друзья. – Ирочка… Я видела только ее фотографии. Она могла бы быть и моей дочерью, сложись все иначе… Альбина Марковна начинает вспоминать былое. Она, оказывается, долгое время работала совсем неподалеку – в НИИ специнформации. Когда она была еще молода, тут же стажировался юный Изюмин. – Он был тогда курсантом-пограничником, – говорит она. – Ну и потом он ко мне приезжал, уже из Москвы. Мы встречались несколько лет. Голгофский осторожно переводит разговор с Изюмина на этот НИИ специнформации. Что это было такое? Ему очень интересно, он как раз работает над монографией про советские НИИ того времени… – А давайте-ка туда съездим, – неожиданно предлагает Альбина Марковна. – Я давно сама хотела, да все недосуг. А сейчас вот и повод есть… Тут недалеко. Альбина Марковна везет Голгофского на берег Черного моря. На машине к нужному месту теперь не проехать – почти километр надо идти по тропинке. Природа вокруг так хороша, что Голгофский на время даже забывает о цели своего визита. Следует длинный диалог, где Альбина Марковна рассказывает Голгофскому, что мощное черноморское присутствие необходимо России с геомистической точки зрения. Голгофский сперва не понимает, что это значит, или делает вид – и Альбина Марковна разъясняет, что Европа тайно тяготеет к воссозданию Римской империи: даже беженцев принимают в основном с тех территорий, где располагались римские провинции. Боясь спугнуть информатора, Голгофский ни с чем не спорит. – Геомистика, – говорит Альбина Марковна назидательно, – учит, что единственный шанс России остаться в Европе – это сохранить как можно больше территорий, где когда-то существовала греко-римская культура. Это как всунуть ногу в просвет закрывающейся двери, а поскольку наши недруги закрывают дверь весьма упорно, надо, чтобы на этой ноге был очень прочный боти… Голгофский собирается уже спросить, зачем, собственно, всовывать туда ногу, – и в этот момент перед ними открывается вид на развалины советской эпохи. – Пришли, – прерывает себя Альбина Марковна. Впереди – скелет большого трехэтажного дома, сохранивший фрагменты мозаики: мальчик, бросающий модель самолета в небо, и девочка, несущаяся куда-то на коньках. Ниже, на спускающемся к морю земляном скате – остатки крупной сельскохозяйственной фермы. После лекции Альбины Марковны Голгофскому кажется, что это римские руины. – Вот тут и располагался НИИ специнформации, – говорит Альбина Марковна. – Его построили сразу после войны, тогда он назывался по-другому. Я пришла позже. Вон там, на третьем этаже, была моя комната. – В чем заключалась ваша работа? – спрашивает Голгофский. – Я была комсомолка, – отвечает Альбина Марковна. – Честная, прямодушная. Всей душой стремилась в коммунизм. И начальство это знало. На мне обкатывали передовицы перед тем, как пустить их в печать. – В каком смысле обкатывали? – Ну, в самом прямом. Я сидела за столом в обитой пробкой комнате. Передо мной стоял поднос со сладким чаем и печеньем, чтобы лучше работала голова. Мне давали наклеенную на бланк передовицу – их слали по телеграфу из Москвы. Я ее читала и потом выставляла градус веры по десятибалльной шкале. – Что такое «градус веры»? – Это был наш внутренний служебный язык. Мне надо было прочитать статью и как бы согласиться с ней сердцем… Или не согласиться. Это не наказывалось, наоборот, от меня требовалась полная искренность… Альбина Марковна наклоняет седую голову, вспоминая – и грустно улыбается. – Начальство говорило так: вдохни воздух времени, ощути гул эпохи и спроси себя – слышишь ли ты в нем ту же ноту, которой звенит передовица? Вглядись в свое сердце, Аля. Если оно согласно с каждой строчкой, если пламенеет тем же огнем, который ты чувствуешь в словах, тогда ты ставишь десять. А если ты видишь, что перед тобой вымученная и фальшивая ложь от первой буквы до последней, ты ставишь ноль. Ну а если что-то посередине, тогда ты выбираешь цифры от одного до девяти. – Вы работали одна? – Нет, – говорит Альбина Марковна, – нас было шесть. Трое юношей и три девушки, все комсомольцы-отличники. У каждого своя комнатка. Звукоизоляция была как на радио, чтобы не обсуждали материал между собой – это могло повлиять на оценку. Вон, видите те шесть окошек в верхнем этаже? Пол уже рухнул, жалко. А то зашли бы посмотреть. Комнатки совсем маленькие были, ничего особенного. – И как работалось? Часто вы ставили, к примеру, ноль? Или десять? Альбина Марковна задумывается. – Все менялось вместе со страной, – говорит она. – Вместе с жизнью. Как Гагарин полетел и где-то до середины шестидесятых я одни десятки ставила. А потом какой-то перелом случился. Может, повзрослела. Сижу, гляжу в написанное – и вроде бы в передовице все правильно, все разумно, но за словами этими ничего нет. Просто значки на бумаге. Пустые и плоские. Горизонта нет. – А раньше был? – О да, конечно. Когда я была молодая девочка-комсомолка, все было иначе. Прочитаешь передовую – и прямо видишь зарю коммунизма, летящие ввысь ракеты, буровые вышки, целину, подлодки, что там еще. Будто бы через эти газетные слова время с тобой говорит. Прямо полярное сияние перед глазами… Был у нас тогда духовный космос, был… Голгофский чувствует волнение – он понимает, что ходит по самому краю тайны. – А этот животноводческий комплекс, – говорит он вкрадчиво, – вы случайно не знаете, что там происходило? – Знаю, – отвечает Альбина Марковна. – Случайно знаю. Сначала он назывался «Опытной фермой номер один», а потом его переименовали в «НИИ мясоведения». После этого у нас на одной территории было два НИИ – мясоведения и специнформации, оба режимные. У нас даже общая столовая была. За мной один техник оттуда ухаживал – мы с ним обедать часто вместе садились, и он мне про свое производство рассказывал. Это еще до Изюмина. Да я и сама кое-что видела. – Что за люди там работали? – Ой, довольно малосимпатичные. Такие, знаете… Вот прямо на Берию похожие. Пиджаки с широкими лацканами, пенсне. Неприятный народ. То ли ученые, то ли МГБ, то ли еще кто-то. Кроме них были старые специалисты – человек десять или пятнадцать. Это бывшие доходяги из ГУЛАГа. Все синие от наколок, только наколки не воровские, а с каким-то вывертом. Еврейские буквы, орлы, пирамиды, глаза… Странный контингент. Голгофский холодеет. – А откуда они взялись? – Да я не знаю точно. Правда… Я про них историю одну слышала, не знаю, врали или нет. Что вроде бы они были бывшие масоны. Вот самые настоящие масоны. Они под очередную амнистию бежали из какого-то северного лагеря, аж на Новой Земле, а в море их погранкатер перехватил. По амнистии им как раз положено было на свободу, но за побег вышел новый срок. В общем, перекинули их в НИИ, потому что у них знаний было много. Как раз по профилю. Жили в отдельном бараке… Потом им даже хрущовочку маленькую построили – с циркулем на стене. Такой был циркуль из цветной плитки, веселый – на солнце, помню, горел. |