Книга Красотка, страница 44 – Павел Астахов, Татьяна Устинова

– Да, если позволите. – Неожиданно для всех Говоров встал. – Анна Ивановна, скажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь?

– Этот вопрос не по существу дела! – Акела-Трубач попытался вмешаться, но я остановила его одним выразительным жестом.

– Анна Ивановна? – Говоров напомнил, что ждет ответа.

– Я учитель, – коротко ответила Першина. – Работаю в школе.

– Спасибо, Анна Ивановна! – неугомонный Трубач взмахнул руками, не то отпуская свидетеля, не то подчеркивая важность прозвучавшего: учитель! Человек серьезный, достойный доверия!

– Мы не закончили. – Говоров подошел поближе. – Анна Ивановна, что вы преподаете?

– Рисование.

– Рисование! – повторил Трубач с таким чувством, словно всем нам следовало немедленно устыдиться того, что мы тут терзаем и мучаем как минимум Леонардо да Винчи.

– И еще каллиграфию, не так ли? – продолжил Говоров.

– В частном порядке, – неохотно подтвердила Першина.

– И в этом нет ничего предосудительного, все мы знаем, как мало платят педагогам в школе, так что частные уроки для них, пожалуй, единственный достойный способ прокормить семью! – снова вмешался адвокат.

– Я попросил бы мне не мешать, вы ведь уже закончили допрос свидетеля, – напомнил Говоров.

Я согласно стукнула молотком, Трубач развел руками и сделал скорбное лицо.

– Каллиграфия – ваше особое увлечение, это многим известно, – продолжил Никита, обращаясь к Першиной. – Вы ведь участвовали в телевизионном проекте «Битва талантов», не так ли?

Публика в зале оживилась – журналисты соскучились без сенсаций и явно обрадовались появлению какого-никакого медийного лица.

– Только в отборе, – проявила скромность учительница.

– Да, телезрители вас так и не увидели, жюри сочло ваше выступление недостаточно зрелищным, а жаль, ведь у вас такой интересный талант. – Никита сочувственно улыбнулся и сокрушенно покивал. – Да, Олег Петрович, Егор Иванович?

Врунов и Хрящев переглянулись. Бегемот открыл и закрыл рот. Слизень дернул плечиками.

– Уважаемые коллеги Врунов и Хрящев имели удовольствие насладиться выступлением Анны Ивановны в отборочном туре, они присутствовали на кастинге, – объяснил Говоров мне и залу. – Впрочем, это не суть важно, потому что у нас есть запись этого выступления, и сейчас мы тоже ее можем посмотреть.

– Протестую! – вскочил Врунов. – У нас не так много времени, чтобы отвлекаться на просмотр развлекательных программ, этот процесс и без того уже излишне затянулся…

– Эта запись имеет самое прямое отношение к делу и представлена как должным образом оформленное доказательство стороной истца, – не слушая адвоката, сообщил Говоров непосредственно мне.

– Принимается.

Деловитой скороговоркой сообщив, где, когда, как, с помощью какого устройства была сделана запись представленного материала, какой именно нотариус ее получил и когда заверил, Говоров включил видео.

Это не готовая телепередача, а фрагмент рабочих съемок, но Анна Ивановна Першина в кадре выглядела куда интереснее, чем в зале суда: принаряженная, с красивой прической и улыбкой на лице.

– Анна Першина, – представляет ее голос за кадром. – Виртуозный имитатор-каллиграф. Звучит непонятно, но скоро вам все станет ясно. Уважаемые члены жюри, вам раздали ручки и блокноты, воспользуйтесь ими, пожалуйста, прямо сейчас. Напишите одну-две фразы, смысл их неважен, нам просто нужно получить образцы вашего почерка… Так, прекрасно, Анна, вот работа для вас.

Камера наезжает на улыбающуюся Першину, ныряет в пике, показывает столешницу. На ней кто-то проворно раскладывает листочки с короткими записями. По почерку видно, что они сделаны разными людьми.

– Приступайте, Анна, а я пока поясню присутствующим, что и у вас, и у всех членов жюри ручки совершенно одинаковые, это важно, – произносит голос за кадром.

Камера крупным планом берет руки пишущей Першиной.

– Вы это видите? Изумительно! – восхищается ведущий. – После секундной заминки Анна продолжает запись, сделанную другим человеком, идеально копируя его почерк! У-у-у, Анна, да вы опасный человек! Как хорошо, что вы не работаете, например, нотариусом!

Невидимые люди на экране дружно смеются незатейливой шутке, а у нас, в зале суда, стало тихо.

Ненадолго. После того как мы завороженно отследили создание четырех идеальных подделок, Говоров, не дожидаясь выключения видеозаписи, громко сказал:

– Анна Ивановна, вы так быстро пишете! Не объясните, почему на то, чтобы написать короткий текст в книге жалоб, у вас, судя по записям камеры наблюдения в холле клиники, ушло почти десять минут? За это время вы свободно могли бы написать не одну, а пять жалоб!

– Протестую! – вскричал Максим Трубач. – Это гнусная инсинуация! Анна Ивановна…

– Пустите меня!

Першина, которая на время просмотра видеозаписи сжалась и замерла, как суслик, услышав свое имя из уст адвоката, ожила, оттолкнула Трубача и, опасливо обогнув Говорова, припустила к выходу из зала.

– Какой стыд! – Акела горестно встряхнул благородными сединами.

– Согласен, – ответил Говоров.

В зале издевательски засмеялись, кто-то даже свистнул.

Я стукнула молотком.

– Я говорю – стыдно так обращаться с уважаемым человеком, учителем! – Адвокат продолжал пытаться выправить ситуацию, но это уже было невозможно.

Этот раунд «сушкинцами» оказался позорно проигран.

Я могла бы напомнить, что фальсификация документов и дача ложных показаний наказуемы, но решила, что в этом нет смысла. Тем более этот вопрос, видимо, и стал поводом для вмешательства и предметом исследования прокурора Говорова. Коварных адвокатов к ответственности не привлечь, они вправе использовать для защиты самые разные методы, а несчастную свидетельницу мне, если честно, по-человечески было жаль. Это ведь правда – живет бедолага учительница чуть ли не впроголодь, зарабатывает своим полезным и благородным трудом сущие гроши, а у нее, наверное, семья, дети. Или хотя бы кошки, они тоже есть хотят. А Бегемот со Слизнем наверняка посулили бедной женщине золотые горы, заодно внушив ей, что ничего такого плохого она не делает.

В общем, бросить в Першину камень у меня рука не поднялась.

Журналисты проводили убегающую, как зайчик, Анну Ивановну очередями фотовспышек, но задержать ее никто не попытался. Какой-то добрый человек даже посторонился в дверях, пропуская ретирующуюся свидетельницу на выход. Проводил ее взглядом, плотно прикрыл дверь, огляделся и, слегка пригнувшись, как опоздавший к началу сеанса зритель в кинотеатре, двинулся к свободному месту.

Я тоже не стала преследовать «беглянку» и напоминать об ответственности за неуважение к суду… Тем более в не успевшей закрыться за ней двери нарисовался новый посетитель…