Книга Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова, страница 19 – Юрий Дружников

Член редколлегии «Пионерской правды» общественный обвинитель Елизар Смирнов (сидит за столом, 2-й слева) допрашивает Данилу Морозова (стоит). Па первом плане: дед Сергей Морозов. Тавда. 1932

Деревня Герасимовка при жизни Павлика Морозова. Фотография начала 1930-х гг. Тавдинский краеведческий музей

Изба Трофима Морозова, в которой родился и жил Павлик. После убийства детей Морозовых была сожжена неизвестными. Фотография 1932 г. Тавдинский краеведческий музей

Первый героический поступок Павлика: донос на отца — и советском изобразительном искусстве. Художник Н. Моос. Рисунок в книге: Соломеин П. Павка-коммунист. Свердловск, 1979

Образец социалистического реализма на Всесоюзной художественной выставке 1952 г. Герой пионер гордо заявляет деду и отцу, что он сообщил в органы. Павлик Морозов. Художник Н. Чебаков. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея

Павел разоблачает отца па суде. Художник Н. Моос. Рисунок в книге: Соломеин П. Павка-коммунист. Свердловск, 1979

Святыня в Герасимовке. Слева на обелиске подпись: «На этом месте стоял дом, где 2 декабря 1918 года родился и жил пионер герой Павлик Морозов». На втором плане: лес, в котором были зарезаны Павлик и Федя. Фотография 1981 г.

Место в лесу возле Герасимовки, где 6 сентября 1932 г. был обнаружен труп Павлика. (В двадцати шагах такой же обелиск на месте, где нашли труп Феди.) Фотография 1981 г.

Зоя Кабина, учительница Павлика, очевидец событий. Герасимовка. 1932. Справа: Кабина 49 лет спустя. Ленинград. 1981. Архив автора

Матрена Королькова, бывшая одноклассница Павлика, очевидец событий, работница вооруженной охраны МВД. Харьков. 1981

Чтобы оправдать уничтожение миллионов крестьян, в 70-х годах в учебниках по истории СССР появилось утверждение, что кулаки Сибири связаны не только с внутренней оппозицией, но и с зарубежными контрреволюционными центрами и иностранными разведками ^[87]. Это тем более забавно читать, зная, каков культурный уровень в сибирской деревне Герасимовке.

«Кулачество в районах сплошной коллективизации было ликвидировано, — сообщает «История КПСС» 60-х годов. — Кулаки, противодействовавшие коллективизации, выселялись с мест постоянного жительства. С начала 1930 года по осень 1932 года из районов сплошной коллективизации было выселено 240 757 кулацких семей» ^[88].

Попробуем оценить разгул гуманизма советской власти. Крестьянские семьи (хозяйства) в России были многодетными: 4—8 и более детей. Средняя семья, таким образом, состояла из двух стариков, шести их взрослых детей с мужьями и женами, плюс по четыре ребенка у каждой пары, то есть всего 38 человек. При таком прочтении масштаб репрессий достигает девяти миллионов. Там же говорится: «Советская власть сделала все необходимое по устройству бывших кулаков на новых местах жительства, создала им нормальные условия жизни. Основная масса кулаков-выселенцев была занята в лесной, строительной и горнорудной промышленности, а также в колхозах Западной Сибири и Казахстана. Партия и Советская власть перевоспитывали кулаков, помогали им стать полноправными гражданами и активными тружениками социалистического общества» ^[89].

Текст понятен и без комментариев. Лишь одно замечание: здесь говорится о ссылке кулаков, но не сообщается, сколько кулаков погибло в ссылке, сколько отправлено в тюрьмы и лагеря, сколько расстреляно, наконец, сколько арестовано середняков и бедных, именовавшихся «подкулачниками». Разные несоветские источники сообщают разные цифры. Не углубляясь в дискуссию, отметим, что вместе с умершими от голода, репрессированными, убитыми и погибшими в тюрьмах, на этапах и в лагерях кампания коллективизации стоила России, по мнению исследователей, от 6 до 22 миллионов жизней ^[90]. В обысках, конфискации имущества, арестах, выселении, расстрелах участвовали десятки тысяч партийных работников и уполномоченных ОГПУ, милиция, внутренние войска, армия. Ложь пронизывала отчетность сверху донизу, и тщательно скрывалась информация о том, что происходило.

В колхозе крестьянин становился рабом, подчиненным местной партийной бюрократии, а та — городской. По существу, это возврат к крепостному праву в его наиболее жестоких формах.

Реакцией голодающих рабов стало грандиозное по масштабам воровство. «Начались хищения колхозного хлеба, — писала «Пионерская правда» в январе 1933 года. — Таскали килограммами, ведерками, таскали в карманах, голенищах сапог, таскали в мешках» ^[91]. Власти отбирали у крестьян, крестьяне пытались вернуть назад часть своего.

Советский учебник «История государства и права» называет советское законодательство «высшим типом права». По этому праву изъятие хлеба осуществлялось в 30-е годы только на основе административных указаний. Постановления, за невыполнение которых полагалось уголовное наказание, создавались самими карательными органами. Закон от 7 августа 1932 года (за месяц до убийства Павла и Федора) приравнял коллективное имущество к государственной собственности, объявив его «священным». Сделав личную собственность крестьянина второстепенной, он за кражу государственной карал, как за тягчайшее преступление. Согласно «высшему типу права», огурец, сорванный прохожим с колхозной грядки, становился формой классовой борьбы против социализма. Этот же закон приравнял высказывание против колхоза к государственному преступлению ^[92].