Книга Внук Донского, страница 14 – Максимилиан Раин

Мне вдруг вспомнился разговор с Вонифатием и кусочки из жизни Димона, или теперь уже своей. Вот я с монахами героически сражаюсь с прорвавшимися в монастырь ордынцами на фоне горящих деревянных построек. Однако, неплохо мой предшественник стрелял из лука и рубился саблей. Далее меня, немного подраненного, ведут в колонне пленных русичей по заснеженному руслу широкой реки. Всей кожей чувствую лютый, обжигающий холод. Конвоировали всадники в овчинных шубах и малахаях. На привалах они любили поиздеваться над беззащитными пленными похлеще фашистов. Развлекались тем, что жгли мужикам бороды, заставляли голыми ползать по сугробам, просто так забивали людей до смерти нагайками и насиловали всех подряд без разбора. Фух, лучше бы мне всё это позабыть. В загнивающих империях что-то неладное порой случается с моральными устоями.

— В рабстве бы ты жил, — сделал внушение Тюхе, — Правильно сделал, что сбежал. Свободному человеку нельзя в рабстве обретаться. Сам свою судьбу станешь решать, когда повзрослеешь. Даже сейчас можешь в ученики к какому-нибудь мастеру податься. Вон сколько их в городе. А отец твой не в полону вовсе. Отбили тот полон дружины московского князя. Судя по тому, что домой не вернулся, в холопы его записали к московским боярам.

— Отнуду сие ведаешь? — загорелись надеждой тюхины глаза.

Не стану же я рассказывать, что тоже был в том плену.

— Слухами земля русская полнится, — пришлось неопределённо высказаться.

Рыбачок надолго замолчал, что-то усиленно обдумывая, лишь иногда отвлекаясь на управление парусом.

— Митко, елико деньгов бы за мя даша, аще в холопы пошед? Всё лажу. По хозяйству дею… Порть шевью, кою требно, рыбалить лажу, силки на зверя прыскливого ставлю, грамоту ведаю.

Спросил и выставился передо мной как на подиуме, словно я владелец аукциона по купле-продаже холопов.

— В чем тебе прибыток стать холопом? Мазохист, что ли?

Млин, опять выперся с чужим для нынешнего времени словом. Парень немного побледнел и обиженно высказал:

— Пошто мя хулишь?

Что он там подумал? Может он как собака по тональности ощущает значение слов? Однако, оно вполне может оказаться похожим на чего-то для меня неожиданное. Не стал выяснять, миролюбиво намекнул, что слово это греческое и означает принесение себя в жертву. Паренёк моментально удовлетворился моим объяснением и рассказал о причине странного желания:

— Продам ся и отича выкуплю.

— Выяснить надо про отца всё сначала, а потом уже продаваться, — предложил я, — А сам во сколько себя оценишь?

Пацан задумался, шевеля губами и изрек:

— На два рубля и три десятков деньгов сладилися бы.

— Да ты на десяток рублей сгодишься! — решил подколоть его.

— И то, правда! — заблестел глазами пацан и решил сделать мне сомнительный комплимент, — А тя, аще раскормить, за рубль с полтиной продать леть, а то и лишче.

— А чего так мало? — полезла из меня обида.

— Плоть здрава, кости и зубы целы, союзны. Се добро есть. А руце теи белы, мнеетяжны. Се худо есть. Деля утех ты негож, ибо ут и сечен еси, поне уд тей прям и сомерен, — обрисовал меня Тюха.

Ишь, какой деловой! Углядел все детали. Блин, как лицо моё полыхнуло. Руки сами потянули вниз холстину. Матюгнулся от неожиданности и смущения.

— Не буеслови, Митко? — возмутился рыбачок, — Несть боголепно сие.

Ещё один воцерковлённый по самое не могу деятель на мою голову свалился. Весьма кстати подплывали к берегу. Показав, куда рулить, выпрыгнул из ялика на берег за своей одеждой, придерживая на бёдрах холстину.

В зоне видимости от моих кустиков метров в ста намечалась драка. Группа подростков приставала к знакомому мне младшему музыканту, сопцу. Интересно, где же его сотоварищ? По всему выходило, что местная пацанва соблазнилась сегодняшним невеликим гонораром музыкантов. Успел натянуть только штаны и босиком помчался к малому на помощь. Противники, численностью в пять морд, показались слишком рослыми, чтобы мне с ними со всеми справиться. Манерой держаться они явно косили под "основных на районе". Придётся как-то с ними решать дела миром, или не уйти тогда отсюда без попорченной шкуры.

— Здорово, ребята! — радостно поприветствовал хмуро взирающих на меня подростков.

— Отнуду ты сякий пришед, холоп? — недружелюбно поинтересовался их главарь со скуластым волевым лицом.

— Я здешний, галичанин. Дмитрием звать. И не холоп я вовсе. Вот, с другом своим тут гуляем, купаемся. Он вам чего-то плохое сделал? — отчаянно пытался найти мирный исход, но уже вибрирующим копчиком ощущал неминуемость драки.

— Чужак ты еси по говору, — влез с пояснениями кругломордый парнишка, — Неси галичин.

— Идите по-хорошему отсюда, пока целы! — повысил градус угрозы в голосе.

— Сам отзде пеши в Египту к воньливым каркодилам, холоп рудый. Не то враз твои ухи ослячьи оборвём, — нервно заорал главарь.

Ишь, какой начитанный парняга, етиего. Про крокодилов знает. Когда и где он только успел их обнюхать? Вспомнилось детское: — "Какой зверь ходит лёжа"?

— Пошто лыбишься? — разозлился до невменяемости главарь, — Днесь буде слезьми горьки источатися.

И размахнулся этак молодецки, с намерением влепить мне леща. Слишком широкий замах позволил мне поднырнуть и с силой ткнуть противника в область солнечного сплетения. Скуластый со стоном согнулся.

Началась драка. Налетели сразу все остальные четверо. Отбежал и постарался отработать каждого кандидата на полёт в нирвану в порядке живой очереди. Тело прекрасно подчинялась заученным движениям. Однако, переоценил силовые возможности малолетки и пришлось применить кое-чего из травмирующего арсенала, немного попортив суставы у пары более крепких ребят. Сам в ответ словил неслабые оплеухи. Сопец стоял и не помогал нисколько, только хлопал глазами. Чудо мухоморное! Когда удалось нокаутировать ещё раз главаря, заметил бегущих мне на помощь по берегу полностью голого старшего музыканта и рыбачка Тюху с другой стороны. Побитые злодеи с ворчанием отступили и исчезли в закоулках улицы, оставив в плену своего главаря, отдыхающего на песке. Его пинками прогнали подскочившие мои новые приятели, когда тот очухался.

— Ух ты, Митко! Ладно ты ратишься! — восторженно затараторил Тюха.

— Награди Бог тя, добры человече, иже поборатил маво брата Треню! — произнес голый парень и низко поклонился, доставая рукой до земли, — Людие тутны за человеков нас не мнят, а ты заступился. Мироном мя кликай, сваво послушника.

Млин, взрослый ладный парень вот так запросто в слуги к отроку нищему набивается. Догадываюсь, что это такая фигура речи. Если бы девушки вот так же запросто просились ко мне в рабство, предпочтительней сексуальное, не смог бы ничего с собой поделать.

— Коли маленьких обижают, надо заступаться, — попытался пояснить свой поступок, потирая опухшую скулу.