Онлайн книга «Вокруг да около»
В крохотном родниковом ручейке под березой Алька старательно умылась, расчесала свою рыжую гриву, пересыпанную хвойными иголками, и на поле выскочила — держись, тракторист! Настроение такое — проглочу и выплюну! А через минуту она чуть не каталась от смеха. Потому что кто же сидел за рулем трактора? Кого она собиралась проглотить и выплюнуть? Пеку Каменного. Его улыбающаяся черномазая мордаха высунулась из пропыленной кабины. — Ты чего это ходишь? — спросил Пека, подъезжая к ней. — На природу интересуешься, да? — На природу. — Ну дак ты вот что… знаешь-ко, куды сходи? К Косухину полю. Там толсто черемухи — я вчерась весь объелся. Сладкая — сладкая… — Ладно, схожу, — Алька поставила ногу на железную, до блеска надраенную сапогами подножку, ради любопытства заглянула в кабину. Жарко, душно, воняет керосином — чему только всегда радуется этот парнишка? — А это? Это еще что такое? — воскликнула она, с удивлением всматриваясь в угол кабины, густо залепленный головками красоток из цветных журналов. — Это мы так… С Генькой-напарником… От нечего делать… — пробормотал Пека. — Сказывай-сказывай! От нечего делать. Так я тебе и поверила. Когда в армию-то? — Через год вроде. — Не хочешь, поди? — Куда — в армию-то не хочу? — Тут уж Пека с насмешкой посмотрел на нее. — Ничего-то скажешь! В армию не хочу… — Ну а из армии куда? Домой, да? — Не знаю. Чего сейчас загадывать… — Как не знаешь? А колхоз? А земля и подъем сельского хозяйства? — назидательно сказала Алька. В общем, показала, что она в курсе. На Пеку, однако, это не произвело решительно никакого впечатления. Он широко, по-ребячьи открыл свой редкозубый розовый рот и даже сострил: — Земли-то теперь хватает… Чего об земле беспокоиться… С Луны начали возить… — А тебе серьезности не хватает, Каменный, вот что! — обрезала его Алька. — Все знают, что в деревне сейчас стало хорошо, а ты отрицаешь… — Ничего не отрицаю… — Сколько в месяц зарабатываешь? — Я-то? — Да. — Нонека, наверно, сто пятьдесят выйдет… — Ого! — Алька спрыгнула с подножки на поле. — Дак чего ты ухмыляешься? — Дак ведь это только когда пашем, — уточнил Пека. — А зимой-то, когда на ремонте, по двенадцать рублей… — Но ты согласен, что жить стало лучше? — допытывалась Алька. — Согласен. Только насчет лета согласен… — Как это насчет лета? — Как… Зимой-то снегом все занесет, к нам и не попадешь. Разве ты забыла? У нас у отца на рождество сердце прихватило, не могли «скорую помощь» вызвать. Думали, помрет… Разговор становился неинтересным. — Ну, желаю, — сказала Алька и пошла на дорогу. Пека ее окликнул: — Слушай-ко… А ты долго ли у нас будешь? — Поживу. А что? — Ну дак ты вот чего… знаешь-ко… Научи меня дрыгаться, ладно? Ты, говорят, мастак по этой части… — Как это дрыгаться? Пека, как бисером, осыпанный потом, тут просто закрутил головой: — Ну, танцевать… Видала, какой у нас клуб отгрохали? — Лады, — сказала Алька, — научу тебя дрыгаться. А ты мне трактором дашь поправить. — Тебе? Трактором? — Пека от возмущения замахал обеими руками. — Ничего-то скажешь! Трактор-от техника. Права надо иметь. Но Алька не привыкла, чтобы ей в чем-либо отказывали. Живо забралась в кабину — поехали! Два раза они околесили поле. Пека на удивленье уверенно орудовал рычагами и педалями, а она, конечно, не брыкалась: трактор не игрушка, и ей жить еще не надоело. Сидела, поглядывала в окошечко да на механизатора: ужасно важный стал. И не то чтобы улыбнуться или слово сказать, головы не повернул в ее сторону. Прежним стал Пека, когда они подъехали к дороге и она выскочила из кабины. — Ну, имеешь теперь представление, да? — Имею. Приходи вечером, так и быть, научу дрыгаться. А ежели еще вымоешься, то и целоваться научу. Алька захохотала, размашистым шагом пошагала домой, и долго, до тех пор пока не вышла из полей, не слышала сзади себя привычного рокота мотора. * * * Аркадий Семенович, ежели начистоту говорить, так самый первый человек в ее нынешней жизни. В ресторан устроил, комнатенку — худо-бедно — для них с Томкой схлопотал, подарок к празднику — обязательно… Ну и что из того, что лысый да женатый? Подумаешь, раз-другой в месяц кудри евонные расчесать! А она переживала, никак не могла вытравить из себя, как говорит ей Томка, деревенской дури… Вот и сейчас: едва поднялась к тетке на верхотуру да увидела пустую избу — сроду не терпела одиночества — да вспомнила давешние теткины слова («доколе будешь жить не бабой, не девкой?»), и заскребло, засосало на сердце… Спасибо солнышку — оно вовремя вылезло из-за облака, заплясало во всех окошках. А при солнышке какая печаль? Быстро вскочила на ноги, платье с себя долой, в таз эмалированный воды, и начала, как рыбина, плескаться на всю избу… А потом Алька стояла перед зеркалом и с удовольствием разглядывала свои зеленые бесшабашные глаза, свой жаркий ненасытный рот, полный крепких зубов, свои высокие литые груди… После крынки топленого с румяной корочкой молока выпитого с белой шаньгой, Альке нестерпимо захотелось нырнуть в теткину кровать под белым кружевным покрывалом, но она тотчас же подавила в себе этот соблазн. На почте еще не была, в магазин не заходила, Лидку с Первобытным не видала — ей ли дрыхать середи дня? А потом что-то надо было делать с Васей-беленьким. Вечор, по рассказам тетки, больше часу вертелся возле ихнего дома. «А может, крутануть?» — вдруг подумала Алька. Чего это она решила из себя монашку корчить? Кто поверит? Святош на этом свете и без нее хватает, а ей, когда приедет в город, будет, по крайности, хоть что Томке порассказать. Она тщательно оделась (еще в городе порешила: каждый день выходить в новом) и не забыла, конечно, про свой малиновый купальник с вшитым белым ремешком и кармашком с молнией. Врете! Не застанете больше врасплох. * * * Старушонку, ползающую в косогоре возле черемухового куста, Алька заметила, еще когда с теткиной верхотуры смотрела на реку. Думала, гадала: кто бы это? Что делает? Землянку собирает? Но землянка растет в косогоре пониже, а во-вторых, не так уж у них и густо этой землянки, чтобы на одном месте целый час топтаться. И вот, когда она вышла из дому, — первым делом за изгородь: серый клетчатый платок все еще нырял там. |