Онлайн книга «Отключай »
|
– Я бы хотела пожить… – Говорю, что хотела бы день-другой пожить без оболочки, как Мантас. На маму и это не производит впечатления. Сдаюсь. Мы просто разговариваем. Разговор сворачивает на терапию. Говорю, что терапевтические методы мне нравятся и я даже вижу преимущества операции. Например, для функционального мышления. Мне наскучило медленное мышление, надоело, что Ала и одноклассники обгоняют меня, когда строят города, делают инвестиции в новые виды лазеров, заключают сделки. Может, и правда решиться на операцию? Не ждать совершеннолетия? Вот тогда мама говорит, что надо встретиться. Дожидаясь ее, залезаю в ускоритель. Это здоровенный колпак в виде свода, прикрепленный к торчащему из стены цилиндру. Когда изнутри нажимаешь кнопку «ON», десять тонн-сил герметически закрывают расположенную спереди дверь. Ускоритель избавляет от такой напрасной траты времени, как занятия в спортивном зале, бег и так далее. Заменяет все бесцельные движения. Еще он излечивает от нездоровых наклонностей: прикасаться к себе, есть сырую пищу или спать, свернувшись в позе зародыша. Пристегиваешь туловище, запястья и щиколотки магнитными застежками, пристраиваешь голову в предназначенную для нее силиконовую выемку и крутишься со скоростью пятьсот оборотов в минуту. Скорости ты не чувствуешь, тебя не тошнит, даже голова не кружится. Не остается ничего, кроме белого цвета и вибрации. Когда вылезаешь, чувствуешь себя легким и пустым. Ничего не хочется делать. Залезаю в ускоритель – давненько я в нем не была. Моя голова укладывается в предназначенную для нее силиконовую ямку, руки и ноги нащупывают знакомые бороздки. Пока что не нажимаю на «ON». Почему мама так отреагировала? В последний раз мы виделись семь месяцев назад, примерно тогда же, когда и с Алой. Что она мне скажет? Думаю о папе и о его очищенной памяти; о том, что сегодня ела: три бутылочки жидкого протеина, тысяча килокалорий углеводов. Слишком много, надо бы поменьше. Надо бы вообще есть один раз в день, как рекомендуется. Может, у меня потому и мышление замедленное, что вся энергия уходит на переваривание пищи. Шевелю правой ногой. Она вся белая, с пятого класса обтянута оболочкой. Живой бион, приспособленный к моему телу, растет вместе со мной. Разумная оболочка. Думаю про Мантаса. Как ему пришло в голову ее снять? Как можно обнажить кожу, когда вокруг столько грязи? Хотя лазеры и сжигают грязь, но не всю. Кроме того, жара, холод – без оболочки придется постоянно менять одежду, много слоев одежды, как делали и мучились с этим наши предки. А теперь и одного достаточно. Одного слоя. Нескольких одежек. Бионная оболочка – все равно что вторая кожа. Греет и оберегает. И все, наверное. Все, что мы о ней узнали, когда нас в нее засунули в кабинете врача. Правду сказать, я понятия не имею, как выглядит моя настоящая голень. Закрываю глаза и вижу голень Мантаса. Не сказать, что она красива. Даже если бы и не было крови – все равно какая-то неровная, жилистая, с темными волосками. Разве можно быть таким? Разве можно в таком виде показываться? Все же кое-какие преимущества у нашей цивилизации имеются. Нажимаю на кнопку «ON». – Ты всерьез это планируешь? Мама не изменилась, она совершенно такая же, какой я ее видела в прошлый раз. Светлая кожа, каштановые волосы, темно-синие глаза. Не помню, меняла она их цвет или нет, но улыбка точно не изменилась, потому что, когда она мне улыбается, хочется… – Мне так хочется тебя обнять. А тебе меня? – Грита, не шути так. Жду, что она прибавит: «Мы ведь и так каждый день обнимаемся». Как Ала. Но она только поджимает губы. Потом отключается, и я тоже. Мне приходит в голову, что мы делаем это в последний раз. В последний раз, вот так вот сидя на стульях одна напротив другой. В последний раз, пока еще не вшиты микросхемы, – после этого отключиться станет невозможно. Ничего, надо начать подсчитывать преимущества. Так думает папа, и Ала так говорит. И мне, только что из ускорителя, микросхема уже не кажется таким угрожающим изобретением. – Скоро уже не сможем отключаться, – говорю я маме. Она кивает. – Только никаких прикосновений, Грита, – тут же прибавляет она. Да. Да. Терапия научила меня владеть собой. Надеюсь, научит и делать что-нибудь себе на пользу. – Ты была в ускорителе? – спрашивает мама. Киваю. Она, кажется, недовольна. – Ты ведь знала, что встретишься со мной. Маме кажется, что после ускорителя я слишком позитивная. – Ты же знаешь, что он на меня не действует так, как должен, – говорю я. – Потому я и бегаю. Мама переходит к главному: – Не делай операцию. Вот таким же голосом, какой сейчас у нее, я просила Дану не принимать лекарства. Сильнее удивить меня она, наверное, не могла. – Почему? А если бы я захотела привести себя в полный порядок? – Ты… ты слишком… – Мама ищет слова. Резиновая заторможенность, оставшаяся после ускорителя, мгновенно исчезает. – Слишком какая? – Грита, не обязательно подпрыгивать! – Мы отключены, могу хоть по стенкам лазить! – Постарайся по максимуму воспользоваться преимуществами терапии. – Мама говорит отчетливо, деловито, она снова повеселела. И никаких вздохов. Может, она тоже ходит на терапию, только я про это не знаю? – Что со мной случится, если прооперируюсь? Может, врач точнее скажет? – Хорошо. – Мама сдается. Она старается, чтобы голос не изменился. – Терапия тебе помогает не высовываться, словно бы замаскироваться. Система не цепляется к тебе, пока ты в ней и ее не разрушаешь. Однако если во время операции ты покажешься слишком… неисправимой, сама знаешь, что будет. Знаю, что будет. Но неужели мне это угрожает? Разве я могу оказаться неисправимой? Я родилась сравнительно недавно, я продукт современности. Не то что Дана. Ей каждую ночь снятся цветные сны из прошлого, и она когда-то валялась… где там она валялась? На сене. – Так ты думаешь, я слишком неисправима? Не могу поверить. Она мне чего-то не говорит. – Не думаю, однако все может быть. И потом, они себя не утруждают. – Мама, я поменяю только функциональность и скорость. – Верю. Но, меняя это, они заметят, что температура у тебя неустойчивая, что бег нарушил химическую структуру и в работе твоих нейромедиаторов полно отклонений от нормы. Увидят и твои эмоции. – Разве они могут видеть, что я чувствую? – Я морщу лоб. – Фиксируя мозговые импульсы, они поймут, что у тебя есть патологические наклонности. Допустим, такие-то импульсы слишком сильные. Неподходящие для здорового человека. Мама уже проговорилась, что я другая. |