Онлайн книга «Плоды земли»
|
– Пусть она наденет мою куртку, – сказал Исаак, – а когда въедем в лес, так там у меня припрятано одеяло. – Значит, одеяло у тебя в лесу? – Да. Я не взял его сразу с собой, на случай если вы сегодня не приедете. – Так что ты мне сказал? Мальчики, значит, тоже здоровы? – Да, спасибо. – Наверно, очень выросли? – Да, не без того. Нынче сами сажали картошку. – Ох ты, – сказала мать, улыбаясь, и покачала головой, – неужто они уже умеют сажать картошку? – Элесеус мне по этих пор, а Сиверт вот по этих, – сказал Исаак, показывая на себе. Маленькая Леопольдина попросила есть. И что за красивенькая малютка, чисто божья коровка, что прилетела в телегу! Она говорила нараспев, на непонятном тронхеймском наречии, кое-что отцу приходилось даже переводить. Лицом она вышла в мальчиков, карие глаза и овальные щечки, какие все трое унаследовали от матери; дети пошли в мать, и слава Богу! Исаак немножко стесняется своей маленькой дочки, стесняется ее маленьких башмачков, длинных тоненьких ножек в шерстяных чулках, короткого платьица; здороваясь с незнакомым папой, она присела и подала ему крошечную ручку. Въехали в лес и сделали привал, все принялись за еду, лошади задали корму. Леопольдина бегала по вереску с куском хлеба в руке. – Ты не очень изменился, – сказала Ингер, глядя на мужа. Исаак отвернулся и ответил: – Это тебе так кажется. А вот ты стала страх какая красивая! – Ха-ха-ха, ну нет, я уж теперь старуха, – сказала она шутливо. Что уж тут говорить, Исаак все еще чувствовал себя неуверенно, скованно, точно стыдился чего-то. Сколько лет его жене? Наверное, не меньше тридцати – конечно, не может быть ей больше, никак не может. И хотя Исаак сидел, держа в руке кусок хлеба, он сорвал веточку вереска и стал его жевать. – Чего это ты вереск ешь! – смеясь, воскликнула Ингер. Исаак отбросил вереск, сунул в рот кусок хлеба, встал и, отойдя к лошади, поднял ей передние ноги с земли. Ингер с изумлением взирала на эту сцену – лошадь покорно стояла на задних ногах. – Зачем ты это? – спросила она. – Она такая смирная, – сказал он про лошадь и опустил ее ноги на землю. Для чего он это сделал? Должно быть, не смог с собой совладать. А может, хотел скрыть этим свое смущение. Потом двинулись дальше, и некоторое время все трое шли пешком. Впереди показался новый хутор. – Что это такое? – спросила Ингер. – Это участок, который купил Бреде. – Бреде? – Называется Брейдаблик. Сплошь болота, леса почти совсем нет. Они еще поговорили об этом, проходя мимо Брейдаблика. Исаак заметил, что телега Бреде так и стоит под открытым небом. Но вот девочка захотела спать, и отец бережно поднял ее на руки. Они все шли и шли, Леопольдина скоро заснула, и тогда Ингер сказала: – Давай завернем ее в одеяло и положим в телегу, пусть спит, сколько хочет. – Ее там растрясет, – возражает отец и продолжает нести девочку дальше. Пустошь кончается, они снова въезжают в лес, и Ингер говорит: «Тпру!» Она останавливает лошадь, берет ребенка у Исаака и просит его передвинуть сундук и швейную машинку, чтобы Леопольдину можно было положить на дно телеги. – Ничего ее не растрясет, что за глупости! Исаак устраивает все как надо, закутывает дочку в одеяло и подкладывает ей под голову свою куртку. И снова они едут дальше. Муж и жена идут и говорят о том о сем. Солнце долго не садится, погода теплая. – Олина – где она спит? – спрашивает Ингер. – В клети. – А! А мальчики? – В горнице, в своих постелях. В горнице две кровати, как и тогда, когда ты уезжала. – Я иду и все смотрю на тебя, ты точь-в-точь такой же, как был, – говорит Ингер. – А ведь небось столько всего перетаскал на этих своих плечах, и, гляди, не ослабели. – Не-ет. А я вот хотел спросить: выходит, тебе сносно жилось все эти годы? – с волнением задал вопрос Исаак. Ингер ответила, что да, жаловаться не приходится. Разговор между ними пошел более доверительный, Исаак осведомился, не устала ли она, не лучше ли ей ехать в телеге. – Нет, спасибо, – сказала она. – Не пойму только, что это со мной сделалось: после морской болезни я все время точно голодная. – Хочешь поесть? – Да. Если это не очень нас задержит. Ох уж эта Ингер, она, верно, вовсе не была голодна, а просто хотела покормить Исаака, ведь он в последний привал так толком и не поел, принявшись жевать веточку вереска. И так как вечер был светлый и теплый, а ехать им еще было с добрую милю, они опять принялись закусывать. Ингер вынула из сундука сверток и сказала: – Я тут привезла кое-чего мальчикам. Зайдем за кусты, а то солнце прямо в глаза. Они зашли за кусты, и она показала ему подарки: красивые подтяжки с пряжками для мальчиков, тетрадки с прописями, обоим по карандашу, обоим по перочинному ножичку. Себе она везла замечательную книгу. – Ты только посмотри, это молитвенник, и здесь написано мое имя. Подарок директора на память. Исаак восхищался каждой вещью. Она показала несколько маленьких воротничков Леопольдины и протянула Исааку черный, блестящий, как шелк, шарф. – Это мне? – спросил он. – Да, тебе. Исаак осторожно взял шарф в руки и погладил. – Красивый, правда? – Очень! В таком можно объездить весь свет! – Пальцы у него стали какие-то чудные, так и прилипли к этому чудесному шелку. Вот уже и показывать больше нечего, но, складывая подарки, Ингер села на землю, вытянув вперед ноги, так что стали видны ее чулки с красными каемками. – Гм. Должно быть, это городские чулки? – спросил Исаак. – Да. Они из городской пряжи, да только я сама их связала – на спицах. Они очень длинные, выше колена, вот посмотри… Немного погодя она услышала свой собственный шепот: – А ты… ты все такой же… как был! Чуть позже они снова отправились в путь, Ингер сидит в телеге, держа в руках вожжи. – Я привезла с собой пакетик кофе, – говорит она, – только нынче вечером тебе не придется его попробовать, он не жареный. – Ничего! – отвечает он. Через час солнце село, становится свежо, Ингер слезает с телеги и идет пешком. Они плотнее укутывают Леопольдину одеялом и улыбаются тому, что она так долго спит. Муж и жена тихонько переговариваются на ходу. Как приятно слушать Ингер, никто не говорит чище, чем она сейчас! |