Книга Лагерь обреченных, страница 35 – Геннадий Сорокин

– Спокойно! – осадил я спорщиков. – Не надо знать никакого немецкого языка. Вы вслушайтесь в слова песни – есть там слово «бомба» или нет? Даю гарантию, что по-русски и по-немецки «бомба» будет звучать приблизительно одинаково. Так же, как слово «олимпиада».

– Спор разрешен! С вас пиво, господа! – Поклевский довольно потер руки. – Вечерком будет чем заняться.

– Самуил, труп с Верх-Иланска кто вскрывал? – спросил я.

– Коллективно работали. Я вполне серьезно говорю. Меня из дома подняли ассистировать на вскрытии. Редкий случай, очень редкое орудие убийства.

Поклевский вышел в коридор и вернулся с метательным ножом в руках.

– Пошли, кое-что покажу. – Он увлек меня в угол прозекторской, где на каталке лежал обнаженный труп пожилого мужчины. – Смотри!

Самуил взмахнул ножом и с одного маху вонзил его в грудь покойника по самую рукоятку.

– Это не нож – это сказка! Он входит в тело человека, как раскаленный гвоздь в брусок сливочного масла. На, сам попробуй!

Я тыкать ножом в старческий труп побрезговал.

– Самуил, а это кто? – Я показал на каталку.

– Какой-то бродяга. – Судмедэксперт вытащил из груди покойника нож, обтер его о полотенце, прикрученное к ручке каталки. – У нас сегодня студенты из мединститута на практику приходят, мы им подготовили парочку бесхозных тел. Ты точно не хочешь попробовать?

Я повторно отказался.

– Твоего покойника убили с расстояния примерно метров пять. Бросок был просто мастерский – прямо в сердце.

– Он стоял, сидел?

– Кто, покойник, что ли? Стоял, судя по всему. Эй, индеец Джо, иди сюда, расскажешь инспектору про нож!

К нам подошел молодой санитар, взял в руки клинок.

– У этого ножа, – он поместил орудие убийства у себя на вытянутом указательном пальце, – исключительно интересная центровка. Я думаю, что при его изготовлении использовался сплав на основе иридия. Смотрите сами.

Нож на пальце санитара лежал как приклеенный. Он повертел рукой, нож не упал, а только заколыхался вверх-вниз.

– Клинок этого ножа несколько тяжелее рукоятки. Если приспособиться, то таким ножом можно вертеть вокруг кисти руки, как веревкой. Летает этот нож как молния!

Санитар перехватил оружие за лезвие, взмахнул рукой и от плеча метнул нож в стоящую от нас метрах в трех крышку гроба.

«Чпок!» – лезвие ножа вошло в дерево на пару сантиметров.

– Долго тренировался? – заинтересованно спросил я.

– Ночью два раза рукояткой в мишень попал, а потом, с разного расстояния, все броски точно в яблочко!

Я подошел к не обитой материалом крышке гроба. Вся она была в отметинах от попаданий клинка.

– Попробуйте, Андрей Николаевич, у вас получится! – Санитар вытащил нож и протянул его мне.

– Чей это гроб? – для приличия спросил я.

– Бродяги. Ему и такой сойдет!

Я метнул нож трижды: в первый раз попал плашмя, два последующих раза поразил мишень примерно в то место, куда целился.

– Если с месяц потренироваться, я таким ножом не хуже вашего убийцы в грудь человека попаду, – заверил нас санитар. – Да я и сейчас не промажу. Не верите? Давайте бродягу поднимем, вы его подержите, а я ему точно в сердце по самую рукоятку нож всажу!

– Нет, нет, нет! – запротестовал я. – Это вы как-нибудь без меня экспериментируйте. Самуил, пошли к тебе, отдашь заключение экспертизы.

В кабинете Поклевского на стене висел детский рисунок: краснозвездный танк стреляет по немецкому «Тигру» со свастикой на башне, по небу летят самолеты, взрывы по всей земле. Война. Обычный мальчишеский рисунок, но… в кабинете патологоанатома, в двух шагах от лежащих в коридоре трупов? С другой стороны, а где любящему отцу хранить художества сына, если папа работает в морге?

– Это статическая свастика, – уверенно сказал я, показывая на немецкий танк.

– Какая-какая свастика? Статическая? Ни фига себе, какой ты умный стал в деревне! Ты так скоро немецкий язык выучишь и все песни «Чингисхана» нам переведешь.

– Самуил, как ты думаешь, действительно можно научиться прицельно кидать эсэсовский нож за пару вечеров?

– Смотря как и куда кидать. Если фигней заниматься, то можно за один час наловчиться бросать нож в центр мишени. Ты сам видел: летит он красиво, вонзается глубоко. А если ты попробуешь применить этот же нож в боевой обстановке, то у тебя ничего не выйдет. Стресс, внешние звуковые помехи, тремор рук с похмелья, плохое настроение после ссоры с женой – для промаха всегда будут сотни и сотни объективных причин. Для эффективного применения метательного ножа в экстремальной обстановке ты должен довести владение им до автоматизма. Я думаю, что автоматизм в данном случае – это примерно год ежедневных тренировок по десять-двадцать бросков в ростовую мишень с различного расстояния.

«Учитель ежедневно тренировался в своем сарае, издолбил там все стены и перед убийством Паксеева сжег стайку, чтобы не оставлять никаких следов. – Я вспомнил обугленные стены на огороде у Седовых. – Расчетливый малый, его так просто, с наскоку, не возьмешь».

– Ты чего призадумался? – Поклевский протянул мне заключение судебно-медицинской экспертизы вскрытия трупа Паксеева.

– Самуил, ты картошку выкопал?

– Запомни, Андрей: евреи картошку не сажают, они ее только едят. Мы нация интеллигенции, нам проще купить овощи на зиму, чем целый день кверху задницей в поле торчать.

Из морга я поехал в областное УВД, поднялся в отдел кадров, отдал запрос на личное дело Сыча. Кадровичка, уже немолодая женщина в форме, изучала мой запрос минут пять, не меньше.

«Что можно вычитывать из документа, состоящего из десяти строк машинописного текста? Как неприятно она шевелит губами. Ей, наверное, лет сорок, а все еще в лейтенантах ходит. А вдруг она раньше, до милиции, работала учителем русского языка в школе? Стоит сейчас, мысленно проводит фонетический разбор каждого слова».

– Здесь что-то не так? – начиная раздражаться, спросил я.

– Да нет, все так. – Она отложила запрос в сторону. – Когда, вы говорите, он умер?

– Он не умер. Его убили первого сентября этого года.

– Жаль, конечно. – Кадровичка авторучкой посчитала на календаре, сколько дней прошло с момента гибели Сыча. – Почему вы раньше не сообщили о его смерти?

– Я не уполномочен заниматься кадровыми вопросами, – мне показалось, что она откровенно издевается надо мной.

– У нас всегда так, – кадровичка нервно отбросила авторучку в сторону. – Умер человек, и никому до этого нет дела, а мы ему весь сентябрь пенсию начисляем!

Она вызвала молодую девчушку с сержантскими погонами, передала ей мой запрос.