Онлайн книга «Моя леди Джейн»
|
Ги полюбил ее. Но так и не успел сказать ей об этом. Она умоляла его остаться человеком, и ему очень хотелось этого, особенно после того, как она его поцеловала. Неужели такая девушка, как Джейн, могла так поцеловать его? Вложив в поцелуй все сердце и все тело? Наверняка она прочла массу книг с названиями вроде «Поцелуй идет не только от губ». Джейн превратила свой поцелуй в подлинное произведение искусства. В соответствии с такими книгами, надо думать. А он все равно взял и стал конем. И не успел рассказать ей о своей любви. Теперь она может умереть, так и не узнав, что стала светом очей его, его луной и солнцем. Ги обожал Джейн – любил! любил! – и обязан был кричать об этом на весь мир. Не стоило таить чувство в сердце. Он закрыл глаза и вознес короткую молитву: только бы увидеть ее снова. Он молил, чтобы Эдуард защитил ее от всех опасностей. Молил: если даже ее обнаружат, пусть выскользнет из неловких рук солдат. А если не выскользнет, пусть смерть ее будет легка и мгновенна. Гиффорд крепко зажмурился и попытался выкинуть из головы этот последний призыв к небесам. Вместо него в голове у юноши родилась такая строка: «Увидев вновь тебя, сокровище мое, я стал бы ходить с распахнутой душой» [44]. Он вспомнил, каким стало лицо Джейн перед тем поцелуем. Ги бросил взгляд на факелы, торчавшие в стене по обе стороны тяжелых ворот. Их пламя на ветру казалось тусклым и слабым. Стоило бы поучиться этим факелам яркости у тогдашнего лица Джейн. Вчерашней ночью оно пылало как солнце, и к жару его невидимо тянулись все цветы всей страны. Ги извлек из кармана перо, тетрадь, наконец – чернильницу и стал неверными движениями откупоривать ее, изо всех сил стараясь не пролить содержимого. (Увы, читатель, карандаш, носить который куда удобнее, будет изобретен лишь в конце XVI века, а первый инструмент, сколько-нибудь напоминающий хорошо известную нам всем авторучку, – и вовсе в XIX, так что волей-неволей пришлось Гиффорду возиться с пером и чернилами. Первые читатели нашей истории, помнится, выражали удивление: как это ему пришло в голову взять с собой в подобный поход перо, тетрадь и чернильницу – это при том, что он тащил на себе три меча: для Эдуарда, для Джейн и для себя. Но сам Ги возразил бы, что ему и приятнее, и привычнее иметь дело именно с пером, чем с мечом, и если его спросили бы, какой из этих двух предметов он предпочитает иметь под рукой даже в бою, он выбрал бы перо. Собственно говоря, если дойдет до схватки, у него будет больше шансов защититься пером, чем мечом.) Однако, лишь сложив все оружие на землю, молодой человек наконец смог поднести это орудие к бумаге. «Ее сиянье факелы затмило [45]. Подобно солнцу…» Но прежде чем Ги успел закончить свою поэтическую мысль, изнутри Тауэра донеслись шаги по булыжной мостовой, а за ними и приглушенный голос: – Гиффорд! Голос принадлежал Эдуарду. Ги прильнул к воротам и во мраке едва различил два силуэта мчавшихся ему навстречу людей. Но не успели они достичь точки, находившейся от него на расстоянии броска камня, как два других человека, явно гвардейцы, перехватили их. – Джейн! – громким шепотом позвал Гиффорд. Когда его глаза немного привыкли к темноте, расстилавшейся перед ним по ту сторону решетки, он увидел, как Эдуард поднял… кочергу? А Джейн замахнулась… сковородой? В чью светлую голову пришла мысль воспользоваться подобными предметами? Не иначе как в голову Джейн. Это похоже на ее представления об оружии. Однако на сковороду никто внимания не обратил. Как даме, Джейн было позволено отойти на задний план. Она отступила вплотную к стене, и никто больше почти и не смотрел в ее сторону. Девушка, как считалось, угрозы не представляла. «Ну и отлично», – подумал Ги, хотя краем сознания и пожалел о том, что его она, кажется, даже не заметила. Гвардейцы выхватили мечи и двинулись на короля. – Джентльмены, – спокойно сказал Эдуард, – оружие в ножны! Я Эдуард Шестой, Божией милостью король Англии, Франции и Ирландии. Первый после Бога и ваш законный повелитель. – Король Эдуард умер, – ответил один из стражников. – И кстати, насколько мне известно, у французов имеется свой собственный король. – Я не умер, – возразил Эдуард. – Подлые бесчестные злодеи заставили вас поверить в мою смерть. Но смею вас заверить, слухи о ней сильно преувеличены. Вот я стою перед вами, живой и невредимый. Гвардейцы обменялись взглядами. – Это правда, – подал из-за ворот голос Ги. – Он – наш законный монарх. Я был с ним во Франции, где мы собирали войска. Я сражался бок о бок с ним против Рилского большого белого медведя. Да здравствует король Эдуард! Тот солдат, что стоял справа, начал было опускать меч, но тот, что был слева, его остановил: – Погоди-ка. Рилского большого белого медведя не существует. Значит, это ложь! Первый стражник почесал в затылке. – А что, если правда? – Если он лжет, а мы позволим ему уйти, нас повесят за измену. А если говорит правду, а мы убьем его на месте, никто никогда об этом не узнает. – Нет! – вскричал Гиффорд. – Не надо! Правый гвардеец снова поднял меч и набрал воздуху в легкие, как бы собираясь снова заговорить, но не успел сказать ни слова: раздался оглушительный «бом-м-м!», и он рухнул как подкошенный. За распростершимся на земле телом стояла Джейн и держала сковородку примерно на том уровне, где только что находилась голова стражника. – Прекрасно, Джейн! – усмехнулся Гиффорд. Надо же, сковородой. Кто бы мог подумать? Эдуард, в свою очередь, показал себя превосходным фехтовальщиком. Долгие годы обучения этому искусству, а также силы, вернувшиеся к нему в последнее время, как видно, его не подвели. Король мгновенно расправился со вторым стражником – хватило буквально двух выпадов кочергой. – Здóрово, сир! – похвалил Ги. На какое-то мгновение он даже усомнился в том, что верно поступал, всю жизнь прогуливая уроки фехтования ради сочинения стихов. Однако об этом он успеет поразмышлять и позднее. После поединка на мечах. Король стрелой пронесся к воротам, Джейн присоединилась к нему, и все вместе, навалившись своим весом, они привели в движение механизм блоков и противовесов, поднимавший и опускавший решетку. Ги казалось, что она поднимается убийственно медленно. Глядя сквозь прутья, он не сводил глаз с жены. Вдруг до них донесся мягкий топот лап по гравию – это подоспела Пэтти. Она мигом пролезла под решеткой и бросилась к Эдуарду. |