Книга История ворона, страница 62 – Кэт Уинтерс

Я со стоном выбираюсь из постели, искренне сомневаясь, что вдохновение поможет мне исцелиться. Пошатываясь (хотя я совершенно трезв), я направляюсь к двери, которая ведет из спальни на верхний этаж галереи.

Тяжело вздохнув, я раздвигаю шторы.

В глаза мне бьет яркий свет.

Я невольно жмурюсь.

Мир за окном ярок и светел, словно сейчас июньский полдень, а не декабрьская полночь. Я распахиваю окно, выбираюсь в галерею и прижимаюсь к деревянной колонне, стараясь не упасть. Внизу виднеются вовсе не наши пышные сады, а внутреннее убранство храма, по скамьям которого рассаживаются знатные жители Ричмонда.

Напротив кафедры священника, спиной ко мне стоят жених с невестой. Они крепко держатся за руки, а перед ними застыл преподобный Райс из местной пресвитерианской церкви. Его неблагозвучный голос, то и дело прерываемый пыхтением, разносится по церкви.

«…Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас…»

Чем дольше я смотрю на брачующихся, тем отчетливее меняется цвет наряда невесты: из синего он становится ярко-розовым.

«И да скрепит это кольцо наши узы… Предаю тебе всего себя, и душу мою, и тело…»

С левой стороны от прохода, среди многочисленных гостей, сидит женщина в черной шляпке и с весьма серьезным видом отстукивает ладонью по колену ямбический восьмистопный ритм.

хлоп-ХЛОП-хлоп-ХЛОП-хлоп-ХЛОП-хлоп-ХЛОП

Остальные гости охотно присоединяются к этому странному действу и начинают так же ритмично хлопать себя по коленям, будто призывая поэта сочинить новое стихотворение под этот ритм – или певца спеть песню. Когда я пишу стихи, у меня в голове часто звучит похожий ритмичный звук, но ему не сравниться по силе с этими гулкими хлопками.

В начале следующего такта дама в шляпке поворачивается ко мне и говорит под слаженные звонкие хлопки:

– Я помню: ты в день брачный твой…

Она отворачивается, но я успеваю узнать в ней Линор – ее выдают царственный нос и исхудавшее лицо.

Жених – не кто иной, как Александр Шелтон, с этими его пухлыми рыбьими губами и маленькими, чуть сплюснутыми, как у саранчи, глазками, – бросает на гостей косые взгляды и недовольно на них шикает, но хлопки не утихают.

Невеста – а ей, милостивый Господь, оказывается сама Эльмира – оборачивается, замечает меня, и глаза у нее округляются.

– Как от стыда, зарделась вдруг… – продолжает Линор со своего места, поглядывая на меня.

– Я помню: ты в день брачный твой… – начинаю и я, обращаясь к Эльмире. Одной рукой я покрепче обхватываю колонну, а сам склоняюсь чуть ниже к невысокому ограждению, обрамляющему галерею. – Как от стыда, зарделась вдруг… Хоть счастье было пред тобой, и, весь любовь, мир цвел вокруг!

Линор вскакивает со скамьи и резким движением указывает на Эльмиру.

– Я помню: ты в день брачный твой…

– Как от стыда, зарделась вдруг… – вторю я ей и кидаюсь обратно в спальню в поисках чистого листа бумаги.

Гости продолжают ритмично выстукивать неизменное «тук-ТУК-тук-ТУК-тук-ТУК-тук-ТУК».

– Я помню: ты в день брачный твой… – шепотом повторяю я, окуная перо в чернила

– Хоть счастье было пред тобой… – кричит Линор откуда-то снизу, из церкви, и гости хором повторяют:

– Хоть счастье было пред тобой!

– И, весь любовь, мир цвел вокруг!

– И, весь любовь, мир цвел вокруг!

Я сажусь за стол и записываю строфу целиком, отстукивая каблуком стихотворный ритм, чтобы не выбиться из размера:

– Я помню: ты в день брачный твой… – скандирует толпа гостей.

Я кидаюсь в галерею, к перилам.

– Лучистый блеск в твоих очах…

– Лучистый блеск в твоих очах! – вторят мне гости и перестают стучать в знак перемены ритма.

– Чтó ни таила ты… – продолжаю я.

– Чтó ни таила ты!

Эльмира горестно прячет лицо в ладонях, вспомнив про нашу любовь, которую она отвергла и перечеркнула, предпочтя мне стоящего рядом с ней франта.

– Был – всё, что на земле, в мечтах… – продолжаю я, исступленно дергая себя за волосы.

– Был – всё, что на земле, в мечтах… – скандирует толпа.

– Есть выше красоты!

– Есть выше красоты!

Гости вновь начинают хлопать по своим коленям, обтянутым тканью юбок или брюк.

Я вновь возвращаюсь к столу и записываю новую строфу, отбивая ритм ногой и тщательно следя за тем, чтобы все слова были на своих местах.

– Я помню: ты в день брачный твой… – возглашает Линор где-то совсем рядом – такое чувство, будто она стоит на крыше над галереей. – Как от стыда, зарделась вдруг…

Я вновь выскакиваю в галерею.

– Быть может, девичьим стыдом… – продолжаю я.

– Быть может, девичьим стыдом! – отзывается толпа, продолжая хлопать.

– Румянец был, – как знать! – хором кричим мы с Линор.

Эльмира приподнимает полы своего длинного розового платья и идет по проходу в мою сторону. Стыдливый румянец, горящий на щеках, ясно дает понять, что она по-прежнему меня любит. Ее тянет ко мне, меня – к ней, вот только я ее не достоин. И этого уже не изменить!