Онлайн книга «Детки в порядке»
|
Я расстегиваю боковой карман рюкзака и достаю драгоценность: фотографию Мэд. У фотографии есть много разных свойств, но самое мое любимое – это что между моими глазами и Мэд нет никаких преград, препятствий, барьеров. Мне не надо притворяться, что я смотрю на кого-то или что-то еще, потому что больше не на кого и не на что смотреть. Это просто Мэд. Сидит на тротуаре. – Что это у тебя? Мендес изучает меня, стоя в дверном проеме. – Ничего. – Я убираю фото. – Пожалуйста, отдайте мне папину записку. Она пересекает комнату быстрыми широкими шагами, кладет папку на стол и садится. – Разумеется. Я только сделаю несколько копий. – А если я не хочу, чтобы вы делали копии? – Эх, а я как раз подумала, что ты готов сотрудничать. . . . . Я достаю платок и протираю дырявый рот. – Сколько сейчас времени? Мендес со вздохом смотрит на наручные часы: – Без двадцати шесть. Послушай, Вик. Ты не знаешь, где твоя мама? Я качаю головой и складываю голубую ткань плотным квадратиком. Мендес наблюдает за мной с вялым любопытством: – Мы никак не можем выйти на нее. То есть мы с ней уже связывались раньше. Последние четыре дня она звонит вечером, чтобы узнать, нет ли новостей. Каждый раз около полуночи. Не знаешь почему? Я не отвечаю. – Она страшно переживает. И, судя по времени звонков, спится ей тоже не очень. – Слушайте, чего вы от меня хотите? Я не знаю, где она. – Ладно. – Не знаю. – Ладно. – Мендес прихлебывает кофе. – Просто я сегодня много слышала о твоих печалях. Ты потерял отца и чувствуешь, будто и маму тоже можешь потерять. Я знаю, что в последнее время тебе было нелегко, но мне кажется, тебе нужно знать вот что: твоя мама переживает за тебя. Она тебя любит. Вот и все, что я хотела сказать. Те, кто тихо наблюдают, часто громко думают. И одна конкретная мысль улетает в безмятежный эфир, словно пущенная из рогатки: если мама так переживает, почему она не берет трубку? (ПЯТЬ дней назад) ВИК Звучит песня «Rocket Man» Элтона Джона. Коко сидит напротив за кофейным столом, прикрывшись картами, и таращится на меня поверх этого импровизированного веера. Ее ноги свисают, не доставая до земли, и она размахивает ими в такт песне. – Тузы есть? – спрашиваю я. Она качает головой. Я вытаскиваю из колоды еще одну карту. Прошлой ночью, когда ушла Мэд, мне не спалось. Я какое-то время лежал в наушниках, надеясь, что парящие сопрано сделают свое дело. Но тщетно. В какой-то момент вернулся Баз, благоухая лежалым попкорном. Если он и заметил, что спальник Мэд опустел, то решил ничего не говорить. И пока я размышлял, куда же подевался мой сон, он сам меня нашел. Когда я проснулся, Коко сидела за столом, тасуя колоду карт. Баз ушел рано: они договорились позавтракать с Рейчел. Коко утверждала, что не только позавтракать, но и расстаться. – Он любит бросать своих девчонок утром, – сказала она, неловко елозя картами по столу. – Баз говорит, что невозможно орать друг на друга, поедая блинчики. Говорит, это научно доказанный факт. Я сказала, что не очень доверяю такой науке, но, если он принесет мне блинчиков с двойной порцией кленового сиропа, я охотно соглашусь с чем угодно. Баз оставил записку, где просил нас встретиться в «Фудвиле» в полдень и обсудить третье место в папином списке. Когда я спросил Коко, где Нзази и знает ли она, куда ушла Мэд, она раздала карты и сказала, что я должен заслужить ее ответы. И вот, спустя две партии в «пьяницу»… – Двойки ешть? Даваш двойку! – Чего? – Двойки. Ешть, мальшык? – Ты чего так разговариваешь? Она перестала болтать ногами. – Как – так? … – Нет, двоек нет. Она вытащила карту из колоды, вставила в свой веер и опять уставилась на меня. Я был хорошо знаком с отвагой маленьких детей и с тем, что у них отсутствует внутренний монолог. Они часто говорят вслух то, что взрослые лишь думают, и я отчасти этим восхищался. Другая же моя часть была в ужасе, зная, что мне придется выйти в люди в сопровождении такого отважного ребенка. . . Коко все смотрела на меня поверх карт. И хотя она несомненно была начинена отвагой по самые уши, про мое лицо она пока ничего не спрашивала. – Семерки есть? – спросил я. – Шемерка нет. – Что ты делаешь? – Ты о чем? – Этот акцент… Коко положила карты на стол, встала и взяла банку арахисового масла с полки Маловероятных вещей. – Я тренирую акценты. Вот этот – Норм. – Из «Бабушки»? – Да. … – Ладно, – сказал я. – А зачем? Она запустила пальцы в банку и щедро зачерпнула масла. – А чего там говорят про загадку, упакованную в тайну? В моей Стране Ничего я увидел, как бойфренд Фрэнк оставил открытую книгу на диване в гостиной. Словно это его дом. У него было несколько биографий Черчилля, и в большинстве закладки застряли где-то в первой трети. Не съест, так понадкусывает. – Уинстон Черчилль говорил про роль России во Второй Мировой. – России! – сказала Коко. – Видишь! Совсем как Норм. … – Черчилль сказал, что Россия – это загадка, упакованная в тайну, спрятанную в непостижимость. Коко причмокнула, набив рот маслом. – Ты ботаник, а? – Я – начинающий частный предприниматель в сфере аренды автомобилей. – Ладно, – сказала она, убирая банку. – В общем, я загадка, упакованная в тайну, ну и все вот это вот, что ты сказал. Учитывая, что я в данный момент играл в «пьяницу» с одиннадцатилеткой… в парнике… дожидаясь, когда наш друг бросит девушку за оладьями… чтобы мы могли обсудить третье из обозначенных мест, где мой усопший отец повелел развеять свои останки… Может, мы все – загадки, упакованные в тайну, ну и все вот это вот, что я сказал. Коко откинулась на спинку и через несколько минут в третий раз нанесла мне сокрушительное поражение. – Я никогда у тебя не выиграю. Она с улыбкой раздала карты в четвертый раз. – Знаю. – Может, расскажешь, куда ушла Мэд? |