Онлайн книга «Рыцарь умер дважды»
|
Он не сердится и не замечает: от собственной резкости я дрожу не хуже крольчонка. Бормочу какие-то извинения, пожимаю плечами, думаю, как бы перевести разговор… Голос светоча ― очень тихий ― вдруг меняет интонацию: – Я на твоем месте помолился бы за сестру, хорошо помолился. Хотя… знаешь, я сомневаюсь порой даже в Звездах, позволивших заточить меня здесь; они злы и насмешливы ― наши боги. Каков твой? Впрочем, не отвечай. Я знаю и Его… Мурашки по спине. «Легенда о Жанне не окончена». Я повторяю это одними губами, но меня слышат. – Вот именно, Эмма. Не окончена, как и моя. Нет ничего опаснее неоконченных легенд. – Вы пугаете меня, ― признаюсь я, и его глаза загораются. ― Я… что, должна помочь? Джейн? Или вам? – Пока ты в таком положении, ― светоч по-прежнему говорит глухо; две девушки в отдалении вряд ли могут слышать, ― что выбираешь не между «должна» и «не должна», а между «хочу» и «не хочу». Так чего ты хочешь, Эмма? – Домой, ― не владея собой, скулю я. ― Хочу… покоя! – Так иди, ― просто отвечает он. ― Иди. ― И так же просто добавляет: ― Но покоя не будет. Поздно. Меня будто обдают ледяной водой. Предательски трясутся колени, и в поисках опоры я тяну руку вперед. Пальцы находят массивную руку светоча, сжимают ее. Камень на ощупь ― шершавый и скользкий, то ли от лишайника, то ли от чьих-то личинок. – Боже… ― шепчу я. ― Что вы имеете в виду? И снова в зеленом космосе глаз вспыхивают звезды. – Внимательнее, Эмма. Берегись. Вокруг обманщики и чужие глаза. И помни: для некоторых ты заменила сестру, а нельзя заменить кого-то и не заплатить за это. – Но я… – Грядут великие события. Но если повезет, ― голос становится вкрадчивым, ― тебе не придется в них участвовать. Цепляюсь за светоча уже обеими руками, ломаю ногти, по пальцам разливается боль. В рассудок всадили несколько раскаленных игл ужаса; каждая рана ноет. «Покоя не будет». Значит, Зеленый мир еще придет за мной. «Вокруг обманщики и чужие глаза». Значит, и дома кто-то замыслил дурное, кто-то… может, убийца сестры, которого тщетно ищет Редфолл? «Хорошо помолиться». Может, Джейн уже в аду? – Что значит «если повезет»?.. ― Язык едва слушается. Светоч отзывается с готовностью, как если бы ждал: – Это значит «если выполнишь просьбу», Эмма, важную. Тогда будут спасены многие. Спасены с твоей помощью… спасены в память о твоей сестре… и спасены почти без жертв. – Какую просьбу? В Саркофаге снова медлят. – Скоро я к тебе приду, и мы поговорим вновь. Уверен, ты ― если согласишься ― сделаешь все не хуже Джейн. Я ведь собирался просить ее, мы так славно все продумали… Джейн. Он назвал ее Джейн, а не Жанной. Подмечаю это краем сознания, прежде чем понять, что мне изменяют последние силы. Ноги окончательно подламываются. Я опускаюсь на мох и утыкаюсь лбом в камень обезьяньих колен. Из груди рвется жалкое: – Но мне обещали другое! Отпустить меня домой! Я ведь… я не Жанна… – Да. ― Светоч говорит мягко, но на меня давит его холодная тень. ― И не нужно ею быть. Тебе не придется проливать кровь. Биться. И даже лгать. Понадобится простая вещь, связанная с… одним славным человеком. Она тебя почти не затруднит. Еще немного ― и я все-таки сойду с ума, запутаюсь, захлебнусь в медовых речах, за которыми плещется тяжелый деготь. Ясно: светоч ничего не пояснит, пока не сочтет нужным; если настаивать, сделаю хуже. Я измучена. Выжата. Остается лишь бесцветно кивнуть. – Как вы придете, если вы мертвы? Призраком? Как я узнаю вас? Побеги осоки рядом со мной пригибаются к земле. – Узнаешь, поверь. А ныне не размыкай губ. И не тревожить спутниц, ведь мой план ― надежда, для которой нет пока почвы. Жди, Эмма. Жди встречи. А теперь иди. Космос в глазницах тускнеет; Саркофаг подобно древнему животному погружается в землю. Над ним смыкается мох, по которому тут же проползает красная кобра с рисунком черных треугольников на капюшоне. Она минует меня, не нападая, но от одного ее вида все равно передергивает. Я осторожно поднимаюсь с колен. Оправляю платье и, заметив выбирающихся из-за знакомых деревьев спутниц, окликаю: – Кьори, Цьяши! В ответ доносятся не голоса. Это… странный хруст, напоминающий треск ломаемых костей, но хуже ― в разы хуже, может, из-за сопровождающего его вскрика: – Цьяши! Что ты наделала! Моя свирель! Змеиная жрица склоняется и выпрастывает что-то у подруги из-под ноги. Распрямившись, пытается трясущимися руками соединить переломанные трубочки тростника. С ужасом поднимает взгляд, и именно теперь я понимаю, что тишина вокруг нас давно не абсолютна. Она полна шипения просыпающихся змей. Объятая паникой, я закрываю глаза, и зеленая реальность отступает. Я прячусь. Там, где меня никто не найдет. И где еще страшнее. Там Двое стоят по разные стороны кровати и тяжело глядят друг на друга. За окном все выше поднимается ласковое солнце. Бессмысленно… разве вправе оно вставать? Первый человек сражался за то, чтобы удержать душу моей Джейн среди живых, и проиграл; второй ― за то, чтобы душа отправилась в иной мир чистой, и победил. Злая ирония: здесь, в темной комнате, перед смертным одром, Южанин наконец одержал победу над Северянином. Доктор Мильтон Адамс прибыл из Оровилла. Он ― блестящий военный хирург, давний друг отца и наш семейный врач ― был единственной надеждой на спасение Джейн. Нам оказалось некому более довериться в беде. Много ли в провинции хороших медиков? Много тех, у кого не трясутся руки от выпитого перед практикой и кто вообще способен справиться с чем-то серьезнее разбитого лба и несварения? Отец послал за Адамсом сразу, еще до того как слуги внесли мою бедную сестру в дом и уложили. Он явился быстро. Мы с Джейн любили доктора с детства, а он, бездетный холостяк, любил нас, как мог бы любить маленьких племянниц. Его лицо ― широкое, усатое, с живыми оливковыми глазами и шрамом-полумесяцем от виска до носа ― я неизменно видела, выкарабкиваясь из очередного недуга. Его темные, тронутые сединой волосы Джейн украсила венком, когда он вернулся с фронта. Улыбка ― неширокая, но неизменно сопровождаемая прищуром и легким поджатием губ, ― вселяла в нас стойкость, как бы скверно ни складывались обстоятельства. До сегодняшнего дня, ведь сегодня доктор улыбался умирающей. – Одно отрадно, ― раздается его тихий голос. ― Она ушла с миром. Мы все благодарны вам, преподобный. |