Книга Последняя ставка, страница 155 – Тим Пауэрс

Он отшатнулся назад и отвел взор, принуждая себя устоять против насилия над своим разумом, учиненного при помощи могущественного символа. Наверно, именно он и явился причиной всего этого умственного переполоха – каждый турист, взглянувший непосредственно на карту, вдохнувший испарения крови Поге, получал духовный эквивалент шоковой терапии, и даже те, кому она не попадалась на глаза, тоже погружались в туман, улавливали сигнал, усиливали и ретранслировали его.

Он стиснул кулак и вновь повернулся туда, где стоял Поге, – но того уже не было на месте. Он оказался дальше, при этом нисколько не изменив позы. Мавраносу сразу пришло в голову, что его близкое местонахождение секунду назад могло быть какой-то оптической иллюзией в этом разреженном вероломном воздухе.

Мавранос стиснул пальцы правой руки на рукояти револьвера и направился вперед. Но прямо у него на глазах Поге, все так же не шевелясь, передвинулся дальше.

«Это какое-то колдовство, – думал Мавранос. – Игра с пространством, расстоянием и масштабом. Черт возьми, что я могу этому противопоставить? Непохоже, что я смогу добраться до него, а выстрелить издалека я не посмею, так как не знаю, где он находится на самом деле. Я ведь могу попасть куда угодно и в кого угодно».

Костлявая рука схватила его за плечо и отодвинула в сторону, и Мавранос увидел дергающуюся фигуру Донди Снейхивера, который проковылял мимо него и вышел на проезжую часть.

Снейхивер покачнулся под ударом ветра, воздел тощие руки, слишком длинные для его истрепанного в лохмотья вельветового пальто, и открыл рот.

– Я слепой! – заорал он небу. – Слепой, как крот!

Мавранос почувствовал, как эти слова эхом отозвались в его груди, и понял, что его голосовые связки непроизвольно колеблются в унисон с пением Снейхивера; и он услышал, что и Поге лающим голосом выкрикивает те же слова, и тут в глазах Мавраноса потемнело, как бы в подтверждение этих слов.

– Слепой, как крот! – снова заухал Снейхивер. – Я лечу как хочу, хоть так, хоть задом наперед! – и мощный, как целый хор, звук его голоса оказался для Мавраноса самым худшим во всей этой сцене, внезапно заполонившей собою весь мир, ибо его собственные легкие разрывались от усилий, с которыми он пытался переорать Снейхивера.

Мавранос вдруг обнаружил, что сидит на бордюре тротуара, и холодный ствол револьвера упирается ему в бок. Народ, даже не выключая зажигание и не переставляя передачу на нейтраль, выскакивал из машин, чтобы убежать от немыслимо усиленных голосов, которые вырывались из их собственных глоток; брошенные автомобили катились вперед и утыкались в бамперы передних или, судя по ужасным воплям, ломали ноги немногочисленным пешеходам, ослепленным заклинанием.

Теперь орал и Поге, но его голос казался писклявым и жалким по сравнению с ревом Снейхивера.

– Мне нужно сунуть голову в воду! – кричал Поге. – Голову неидеального Короля! Я остановлю ритуал! – Он, похоже, не обращался ни к кому, а лишь пытался выкинуть из головы ту бессмыслицу, которую силком вкладывал туда Снейхивер. – Как только перестанет кипеть эта кровь, чтоб ее! – Он яростно тряс рукой, и вокруг него взвивались сгустки пара.

Снейхивер погрузил Мавраноса и Поге в головокружительный гул.

– Говорить ты говоришь, – продолжал распевать Снейхивер, – но ты, как Антей, стоишь: ногу ты не оторвешь, и к воде не попадешь.

Мавранос хорошо помнил, как голос Снейхивера загремел в гостиной пыльного трейлера слепого Паука Джо, и насколько прилипчивым оказалось тогда наведенное безумие, и понял, что Снейхивер мешает Поге прыгнуть с плотины.

«Отлично, – подумал Мавранос. – Лучше ты, Донди, чем я». Он глубоко вздохнул, преодолевая сопротивление упиравшегося в бок револьвера, и позволил себе надеяться, что удастся обойтись без его использования.

Вдруг он услышал странный шум и ропот и поднял голову. Поге оторвался от перил и, волоча ноги, плелся по мостовой в ту сторону, откуда раздавался голос Снейхивера.

А за ним и над ним свод синего неба был испещрен мятущимися пятнами тьмы.

Полдень миновал совсем недавно, но небо заполняли летучие мыши.

Плавучий дом как будто накренился, и усталые игроки тоже накренились в своих креслах, по большей части, против часовой стрелки. Казалось, что судно попало в какой-то водоворот нефизической природы, и его кружит по часовой стрелке.

Расклад карт, уже выложенных на стол, пока что не отличался от предусмотренного Крейном.

Все «руки», не считая карт Крейна, Леона и еще одного мужчины были уже спарены и «зачаты», и теперь на аукцион наконец-то вышли карты Леона.

– На торгах «рука» мистера Ханари, – внезапно севшим голосом объявил Крейн, – и дилер предлагает за нее пятьсот пятьдесят долларов. – Именно столько у Леона имелось в банке на данный момент.

– Даю шесть, – ответил бледный молодой человек с неспаренной «рукой», но говорил он механически, без особого желания. После того как непостижимые слоги мощного голоса разнеслись над озером, как сетования смещающихся где-то вдали скальных пластов, судно вроде бы сделалось меньше, а игроки заявляли о ставках, повышениях, «проверках» и пасах чаще жестами, чем словами, словно боялись, что их услышит что-то в озере или в небе.

Леон был бледен. Его руки заметно дрожали, но он сжимал карты так, будто это был спасательный канат, а он тонул.

Из окон веял горячий ветер, но все же он холодил потный лоб Крейна, который отстраненно думал о том, как сейчас должна выглядеть его косметика.

– Семь, – равнодушно бросил он

Доктор Протечка молчал, но все время ерзал в своем обмоченном кресле и дергал страховочный ремень.

– Ваши, – ответил бледный молодой человек и, отодвинувшись с креслом от стола, направился к бару.

Леон выложил шестерку и восьмерку чаш рядом со сданными в открытую рыцарем жезлов и семеркой мечей и придвинул четыре карты Крейну.

– Пусть наш ребенок будет здоровым, мамочка, – сказал Леон и, тоже поднявшись, направился по наклонному полу к привязанному в инвалидном кресле Доктору Протечке. Было слышно, как он что-то бормотал старику умиротворяющим тоном.

Крейн и впрямь надеялся, что родить здорового ребенка удастся. Но двое игроков купили не те «руки», на которые он рассчитывал для них, и теперь у одного из них собрался тузовый флеш в мечах, который побьет имеющийся у него королевский флеш в монетах, если оба доиграют до конца.

Крейн указал на игрока, державшего в открытую двух тузов, и сказал ровным голосом:

– Предложение от тузов.

Игрок, осунувшийся молодой человек с двухдневной щетиной, заморгал, услышав обращенные к нему слова Крейна, а потом взялся за стопку денег.

– Тузы идут на две, – ответил он, бросив в банк две стодолларовые купюры.

Диана увернулась от пары безликих манекенов, оступилась на сыпучем песке и тяжело села. Не успела она вскочить и метнуться туда, где Нарди отчаянно рубила фишкой направо и налево, как две фигуры обожгли ее прикосновениями к плечу и боку.