Книга Замурованные. Хроники Кремлевского централа, страница 60. Автор книги Иван Миронов

На «девятке» своя градация ценностей, свои атрибуты успеха. Шмотками здесь никого не удивишь: последний черт может ходить в тапках от «Prada» за пятьсот евро, а полы, бывает, моют шотландским кашемиром за четыреста. В закрытой системе с отсутствием денежного оборота и барского фетишизма привычка к кичливой респектабельности находит весьма оригинальную интерпретацию. Потолок материального счастья на 99/1 — новый матрас. Для коммерческих рыл это как долгожданный «Майбах». Если тебе удалось правдами и неправдами поменять свою измочаленную тряпку с отсыревшими комками ваты на девственный матрас, еще пропитанный запахом складского новья, хотя бы спустя полгода после заезда на «девятку», считай, что ты совершил рывок в первую десятку «Форбс» формата 99/1. Тебе начинают завидовать соседи — бывшие генералы, министры, залимоненная комса, которая спит с проваленными в железные прорехи шконок коленями. А ты, как белый парень, закинув ногу на ногу, полистывая журнал «Власть», попыхивая сигареткой, наслаждаешься мягкой гладью, ласкающей твою спину.

С матрасом Олегу фартануло, как с теми лохами, которые в середине девяностых так и не дождались от него проплаченных на несколько миллионов долларов нефтепродуктов. Втихушку от нас заряженное им заявление на замену матраса вдруг стрельнуло, и как-то днем Олигарху просунули в кормушку драгоценную мебель. Олег торжественно водрузил матрас на шконку, обернул простыней и аккуратно заправил одеялом. Сел.

— Как, Олежек? — торжественным полушепотом вопросил Серега.

— Класс! — с придыханием простонал Олигарх.

— Дашь полежать?

— Полежи. — Олег нехотя уступил шконку.

— Здорово! Прям как у меня в спальне. — Жура потянулся на нарах. — Жены только под боком не хватает. Олежка, ложись рядом, я хоть о доме поностальгирую.

— Иди на дальняке ностальгируй, — проскрипел Олигарх, спроваживая Журу со своей шконки.

Но именно в этот день Олег сам зачастил на дальняк, что, естественно, не осталось без комментариев Сереги.

— Завелся наш турбодизель. Слушай, Олежек. — Серега пытался перекричать орущий телевизор и журчащую воду. — Я целый день сегодня не могу в сортир прорваться.

Олигарх стойко молчал, предпочитал не баловать Журу лишним поводом к злословию. Вечерок решили скоротать доминишками на новом матрасе. Через полчаса проигравший Олег вновь удалился на дальняк. Пока шумела вода, мы с Серегой сделали сменку матрасов. Место олигархова сокровища заняла потрепанная подстилка спортсмена, как ни в чем ни бывало застеленная модным бельем.

Олег вышел, хата прятала улыбки. Списав наш с трудом сдерживаемый смех на невоспитанность, Олигарх присел на свою шконку.

— Классный все-таки у тебя матрас. Олежек, может, поменяемся? — Жура не отходил от Олигарха.

Чтобы не разрыдаться смехом раньше времени, я залез на Серегину «пальму». О! То был не матрас — перина!

— И белье у тебя классное, будто шелк, — продолжал изгаляться Серега.

— Итальянское, — процедил Олег.

— Колор, рисунок — супер! Красивое. У меня бабушка на таком умерла.

Хата захлебнулась истерикой. Хохот прервал лишь злобный стук вертухая. Однако спустя минуту брошенное как бы нечаянно: «Олежек, тебе мягко?» — вызвало очередной коллективный приступ смеха.

Нерв порвался. Олигарх подпрыгнул, пара скачков, и он уже стоял в боевой стойке, прижавшись спиной к двери.

— Я знаю, почему вы ржете! — завизжал он. — Знаю, почему я с толчка целый день не слажу! Вы мне… вы мне… слабительное в чай насыпали!

— С толчка ты не слазишь, потому что засранец, — пояснил я. — А вот все, о чем ты сейчас наговорил, придется обосновать…

— Или, Олега, из хаты сломиться. Тут уж без вариантов, — мрачно заключил Жура.

Олигарх шарахнулся от тормозов, бледное, придурковатое лицо его, ища спасения, метнулось в сторону Сергеича.

— Олег, как знать, может, и в тюрьме, может, еще на зоне придется посидеть, — после взятой паузы начал Сергеич. — Если будешь так же себя вести, враз под раздачу попадешь. Сломают, и ничто не спасет…

— Тебе, Лысый, матрас поменяли ради смеха, а ты, как Матросов, на амбразуру прешь, — с укором подхватил наставление Серега.

— Вы это… того… Съел я что-то не то, ну и это… подумал… Слабит целый день… Извините. — Олег потупил взгляд. — Не знал, что и думать… Здесь был не прав, извиняюсь…

— Ладно, Лысый, не парься. Забирай свой матрас, отдавай мой.

По-военному быстро разобравшись с постелью, Олег залез под одеяло, изображая сонное посапывание.

— Олежа, ты спишь? — через полчаса осведомился Серега, в ответ — сонная тишина.

— Лысый, а Лысый, давай в шахматишки! — Жура все же не терял надежды разговорить мерцающий в тусклом свете затылок. — Спит! Вся тюрьма ночью живет, а он спит.

— Давай, Вань, на шконку Олигарха сыграем, — через пять минут предложил Серега.

— На свою играй, — жалобно закричало из-под одеяла.

…Помимо женщин и шахмат, Олег страдал еще одной страстишкой — любовью к власти. На нее он не претендовал, но мечтал, безрассудно и восторженно, как пионер о вожатой. Президент Медведев и министр обороны Сердюков стали его кумирами, а Путин, Сечин и земляк Олигарха Трутнев — злыми гениями, в которых Олега восхищали ушлость и непотопляемость. Подобострастное «Вся власть от Бога» Олег довел до исступленного: «Целуй сапог, тебя давящий». Ярый апологет реформ в армии и образовании, он одобрял экспансию Газпрома, мировую конъюнктуру на нефть, восхищался походкой Путина, расцветкой его костюма и женой Медведева. Олигарх оказался силен и в геополитике. Он настоятельно предлагал открыть российско-китайскую границу, предоставив «желтым братьям» под освоение сибирские просторы, а Сахалин превратить в японский дом престарелых, чтобы местное население обслуживало дряхлеющих самураев под лозунгом «инвестиции и рабочие места».

— Олег, а что тебя больше всего радует в нашем правительстве? — поначалу подобные вопросы встречали искренний отклик.

— Если в качественном отношении, — Олег почесал лохматую переносицу, — то это, конечно, креативность.

— Ух, ты! — впечатлился я. — А креативность — это что такое?

— Это… это… как бы тебе сформулировать, чтобы ты понял. — Олег закатил глаза, словно двоечник, не теряющий надежды выкрутиться. — Это… способность смотреть в… корень проблемы.

— Если мне не изменяет память, — занудно принялся уточнять я. — По-английски «create» — это создавать, значит, получается, что креативность — это созидание.

— А какая разница? — упирался Олигарх.

— Одна дает, другая дразнится, — тут же выдал Жура. — Не знаешь, не умничай. А то спросим тебя за фуфло, как с понимающего.

Однако в отношении Медведева Жура стойко пребывал на стороне Олега: — Какой Дмитрий Анатольевич красавец! Вот это, я понимаю, лидер! Какая походка — от бедра, как у Путина! Молодец! Вот это выправка! Вот это галстук — «Кристиан Диор», вот это костюм — от Юдашкина… зафаршмаченный получается?! Походила игла художника… Птфу! Герой, пусть и кверху с дырой, но все равно герой!