Книга Замурованные. Хроники Кремлевского централа, страница 9 – Иван Миронов

— Неужели все так скучно?

— Этот централ — единственный в своем роде. Считай, что научно-исследовательский институт. Разбирают и собирают каждого по молекулам по нескольку раз.

— Как это?

— Начинают от пассивного составления твоего детального психо-физиологического портрета, а заканчивают провокациями, направленными на изучение принимаемых тобою решений в состоянии аффекта. Мы здесь как собаки Павлова: то жрать дают, то глотки режут. И все во имя науки и правосудия.

— Мрачновато, — я недоверчиво покосился на собеседника.

— Скоро сам все поймешь. Каждое твое движение, слово — точкуются. Ни одна хата не обходится без суки. Постоянно прививают изжогу…

— То есть?

— Вот смотри, опера просчитывают твои самые болевые точки и начинают на них давить. В первую очередь это что или кто. Как правило, это жена, дети.

Если это так, ты начинаешь получать письма от всех, кроме них. И так месяц, два, три, полгода. Называется — «сколько можно мучиться, не пора ли ссучиться».

— Люто!

— А ты как думал. Все бы отдал, чтобы с прожарки этой сорваться. — Серега помолчал, сделал пару затяжек. — Случайностей здесь не бывает. Одна сплошная оперская постанова. Через полгода сдают нервы, начинаешь точить клыки. Уже и кормушку ногой выбивали, и продол заливали, и оголенные провода на тормоза кидали.

— Ну и?

— Ничего. Списали с лицевого счета пятихатку за ремонт кормушки. Воду убрали. А то, что какого-то сержанта — сироту казанскую трошки током тряхануло, вольтами брови повыпрямляло, — это вообще мало кого заботит. Неделя, максимум две карцера, и все по новой. Эх, поскорей бы на зону!

— А как здесь со спортом? — я попытался свернуть с тоскливой темы. Грусти на сегодня и так через край, но не тут-то было.

— Как и с остальным. Только втянешься в режим со спортзалом, тебе тут же его заморозят. Две-три недели регулярно водят, потом — бах, забудь месяца на три. Но если во дворике будешь ногами махать, Ван Дама из себя корчить — заточкуют как опасного каратиста, влепят в дело полосу, чтобы по приезде в зону гоблины из тебя последнее здоровье выбили. Короче, поплаваешь здесь до весны, сам во всем разберешься.

— Благодарю за науку.

— Судьбу благодари! — усмехнулся Алтын. Потянулись на выход к заскрипевшим тормозам.

С прогулки подняли обратно на этаж. Термин «опустили» здесь используется обычно по другому назначению, поэтому глагол «поднять» применяется ко всем разнонаправленным перемещениям по тюрьме. Перед заводом в камеру традиционный обыск: «руки на стену!», «ноги на ширину плеч!», удар берцем по внутреннему ребру ступни, чтобы раскорячить тебя, как натянутый парус, и тщательное прощупывание одежды.

Сегодня суббота. Все оперативно-следственные мероприятия отложены до понедельника. Зэки тоже имеют право на выходные. Бубен принимается кашеварить. Своими кулинарными талантами он гордится и вовсю пользуется ими на радость хате. Бубен утверждает, что он по специальности повар, а мать его в свое время трудилась шеф-поваром в «Праге». Местную баланду есть невозможно — макароны, перловка, пшено, сечка, ячка, разваренные в склизкую кашу, обильно сдобренную комбижиром, напоминают корм для скота. Частицы мяса, случайно попадавшиеся в этом месиве, баланд ерши остроумно называли «волокнами». Отсюда оригинальное название блюд: перловка или макароны «с волокнами». Обязательные в арестантском рационе супы обычно порошково-гороховые, щи или борщ — из замороженной почерневшей капусты и гнилой свеклы, отчего бульоны отсвечивают серобурой радугой. Остается надеяться только на передачи — по местному «дачки» — да на ларек.

Бубен неутомимо трудится над дубком, разгоняя тоску и с пользой убивая время. Рецепты разные, технология одна. Плиту, кастрюли и сковороды заменяет классический советский металлический двухлитровый электрочайник с медной спиралью. В доведенную в чайнике до кипения воду забрасываем мелко нарубленную морковь, минут через десять — нашинкованный лук, затем капусту. Добавляем растительное масло и соль. В овощную суповую основу вместо мяса кидаем кусочками нарезанную колбасу. Чайник выдергиваем из розетки, накрываем стол. К горячему вдобавок — морковные салаты, творог со сгущенкой, запариваем гречневые или овсяные хлопья, куда добавляем тертый сыр. Жить можно. Однако передачки имеют свойство заканчиваться, а ларька приходится ждать по два месяца. День-другой разгрузочной «голодовки» и на ура идет баланда.

Горячая еда — это не только здоровье, это способ согреться. В середине декабря мороз не лютовал, но нас это не спасало. Внешняя стена промерзает насквозь, покрываясь ледяными пупырышками, словно гусиной кожей. И если днем греешься едой, куревом и чифирем, то ночью приходится худо, особенно с непривычки. Перед сном я натягиваю на себя всю одежду, которая есть, в том числе три пары носков, шапку и шерстяные перчатки. Однако ближе к утру, просыпаясь от холода, мастыришь грелки из залитых горячей водой пластиковых бутылок. До подъема хватает. Рваный мерзлый сон восполняешь днем: после наваристого обеда глаза сами собой слипаются, остается лишь занырнуть под фуфайку и часа два блаженственно давить шконарик.

— Может, в нарды? — предлагает мне Бубен, доставая деревянную коробку.

— На просто так, — скалится Заяц.

— На просто так ты со своими корешами дырявыми будешь шпилить, — рявкнул Бубен, обнажив пару одиноких зубов (остальные, как утверждает, выбиты при задержании).

— Играем без интереса.

— «Просто» — это жопа! — заливаясь смехом на верхней шконке, прокомментировал реакцию Бубнова Алтын.

Расставили фишки, кинули кости. Удивительно, но первая партия оказалась за мной. Бубен лишь сокрушенно качал головой и по новой расставлял нарды. Но дальше начался разгром: Бубен сравнял счет «марсом» (два очка за победу), потом вышел вперед «коксом» (три очка), далее последовала простая, опять «марс»… На счете 10:2 довольный Бубен предложил передохнуть.

Заварили чифирь — пустили по кругу.

— Давно сидишь? — интересуюсь у Бубнова, закусывая шоколадом чайную горечь.

— Одиннадцать месяцев уже да четыре в Загорской тюрьме.

— Как здесь народец?

— Необычный. Считай, почти по всем громким делам: «ЮКОС», «Три кита»… кингисеппские, орехово-медведковские: Генерал, Карлик, Грибок, два Солдата…

— Солонник отсюда сбежал?

— Ушел, как дети в школу. Точнее, вывели. Он в четыре утра с прогулочных двориков спустился, тогда еще крыши не было, на глазах у арестантских близких с большой «Матроски», стоявших в очереди с дачками. Так ему вся эта толпа аплодировала. Кстати, Саша Копцев здесь недавно сидел.

— Это которого в синагоге порезали да еще дали, сколько не живут?

— Ага. Его сразу с Петровки к нам в хату закинули. Дело менты за неделю закрыли, еще на Петрах.

— Как это?