Онлайн книга «Дом последней надежды»
|
Она. Женщина. Не знаю как, но я была уверена, что у божества — будем называть своими именами — женская суть. — О каком долге? Исиго развел руками: — Вам лучше знать… возможно, вы когда-то что-то обещали взамен на помощь… или просто сами по себе… принесли клятву или сказали слово… в храме, на улице… не важно, они все слышат, но редко отвечают. А вот до меня снизошли. Или… я здесь ни при чем? И дело в Иоко, которую подвели к краю, а потом и подтолкнули к пропасти. Ее душа не удержалась в теле, а моей, выходит, остались старые долги. И вот интересно, чего они хотят. Мести? Нет, местные боги не настолько кровожадны, во всяком случае, не испытываю я желания немедля плеснуть матушке яду в чашку. Значит, другое… что? Мало знаний. И… — Прислушайтесь к себе, — сказал колдун. — Вы уже знаете, что им нужно. Надеюсь. — А… что с собакой? Все-таки предупреждение свыше, нехорошо пренебрегать. — С собакой? А… это просто и… нехорошо. Очень нехорошо. — Он щелкнул пальцами, и на ладони возник синий огонь. Он был плотным, каким-то кристаллическим, хотя все равно живым. И дневной свет, преломляясь в гранях его пламени, рассыпался призрачными драгоценностями. — Вы слышали что-нибудь об ину-гами? Если найти собаку… а лучше купить щенка. Выкормить. Вырастить. И когда пес достигнет взрослого возраста, привязать его в тихом месте, а перед ним поставить еду, но так, чтобы пес не мог дотянуться до миски. И держать дни и ночи, пока не ослабеет он от голода и сердце его не преисполнится черной ярости. Тогда-то надлежит оглушить его ударом бамбуковой палки и еще живому отпилить голову. Ее — искупать в нескольких водах и, сунув в медный котел, варить, пока кожа и мышцы не слезут. Останется белая кость. И дух, к этой кости привязанный. Он, преисполненный ярости и голода, будет опасен. И не всякая рука способна удержать ину-гами на привязи. А уж направить его на врага… Но если получится, то… Дух пройдет сквозь забор. И самые свирепые псы, почуяв близость его, взвоют от ужаса. Не спасут от ину-гами ни сталь, ни огонь, ни молитва… — Лунный металл. — Исиго потер подбородок. — Я не уверен… мне не случалось читать, чтобы кому-то удалось защититься от ину-гами… с другой стороны, не так уж много описано достоверных случаев гибели от клыков призрачного стража… Да уж, навевает оптимизм. — С другой стороны, никто из тех людей просто-напросто не успевал обратиться к исиго. — Он широко улыбнулся и добавил: — Вы же понимаете, что я должен остаться здесь? Ага. Исключительно затем, чтобы защитить бедную меня. Возражать я не стала. Репутация? Остатки ее горели синим пламенем. Но без репутации я как-нибудь проживу, а без головы — сомнительно… и вот даже гадать не стоит, кому в голову пришла столь замечательная мысль, натравить на меня призрачное чудовище. Матушка… точнее, женщина, связанная со мной узами родства, ибо матерью называть ее язык не поворачивается. В душе шевельнулись робкие сомнения: а может, она не знает? Вдруг это не она, но молодой ее любовник, которому не терпится добраться до состояния? Я отмела эту мыслишку. Сама или нет, но… яд Иоко выпила после ее визита. И принесла его матушка много раньше. Когда? Не помню… весь последний месяц той жизни перед болезнью выгорел. — Кроме того, на вас печать богини. — Исиго смотрел на снег. — А это что-то да значит… Знать бы, что еще… Кошка потерлась о мои ноги, а на гостя глянула куда более благосклонно. Он действительно остался в доме, к ужасу всех его обитательниц, кроме, пожалуй, Кэед, которая известие приняла с похвальным равнодушием. — По твою душу, Юкико. — Все-таки от шпильки она не удержалась. Юкико охнула. Шину зашипела. Араши же сотворила охранный знак. — А что? Присмотрись… рядом с нами жил исиго… еще когда моя бабушка жива была. Она с ним часто ругалась… — Кэед отложила вышивку. А я по-прежнему не знаю, что на ней. Белое на белом. Красиво? — Он называл ее упрямой старухой, которая не понимает, что творит. А она его — древним ослом, не знающим жизни. Он приходил на чай и оставлял мне капли, от которых ноги переставали болеть… он сказал, что, если вдруг я решу… изменить все, я могу к нему обратиться. К сожалению, он ненадолго пережил бабушку… а тот, к которому обратился отец, затребовал слишком много золота… Кэед замолчала. Золото… мы заработали почти тысячу, но она уже ушла, ибо восстановление дома обошлось недешево. А остаток… остаток еще пригодится. Шелковые нити. И сама ткань. Краски для Юкико и приданое для малыша, который когда-нибудь, да появится. Сама она, кажется, не думает о том, что будет после. Я же и в прошлой жизни с детьми дела не имела, Иоко и подавно. Она если и видела младенцев, то издали. Пора уже договариваться с повитухой или кто здесь родами занимается? Кому платить? Куда бежать, если они начнутся? А потом… здесь нет ни смесей, обогащенных полезными микроорганизмами, ни подгузников, ни прочих крайне полезных для жизни приспособлений. Как мы… Как-нибудь. — Я к чему… — Кэед погладила вышивку. — Не будь дурой. Не упусти шанс. — Он же… — Он на тебя смотрит, что ребенок на сладкие бобы. Тьеринг еще не отдал деньги за ширму. Он вовсе не появлялся после той ярмарки, и вот думай, плохо это или, наоборот, хорошо. Обидно? Самую малость. Мы ведь начали думать, что в том его интересе есть что-то личное, а он… Несколько тысяч золотых. И треть их принадлежит Кэед по праву. Думала ли она об этом? Думала, не могла не думать. Малой части хватит, чтобы заплатить колдуну. А дальше? С золотом и здоровыми ногами, с умением своим, которое Кэед перестала скрывать, она еще не понимает окончательно, что сама по себе сокровище… Уйдет? Останется? Что бы она ни решила… А может, вот он, мой долг? Обязательства, взятые на себя Иоко? Я должна присмотреть за этими женщинами, помочь им устроиться в жизни. Хорошо. А дальше? Печать исчезнет, а я… душа отправится в рай? Вернется домой? Или просто исчезнет? Как-то… |