Книга Дом последней надежды, страница 95 – Екатерина Лесина

И почему-то у меня крайне неприятное чувство, что для всего этого товара в лавке не найдется места. Она уже сейчас оставила маленький закуток, а если меня не станет… ее ждет большое разочарование.

Я не сдержала улыбки.

И кивнула Мацухито.

— Не стоит сильно увлекаться… — это было сказано Шину, но Араши тихо захихикала, а Шину, услышав этот смех, вспыхнула.

— В лавке не может быть все и сразу. Лучше взять тот товар, который мы точно сумеем продать, чем. — Она замолчала, явно подбирая слова. — На ярмарке нам повезло… только повезло… а нам надо платить подати… и за разрешение… и рыночный сбор… чиновничий…

— Заплатим.

Не в сборах дело. И теперь я понимала это куда более явно, нежели раньше. Она искала это место для себя. Наверняка были и иные лавки на продажу, но мне, ничего не мыслящей в нынешних рыночных реалиях, можно было подсунуть то, что приглянулось Шину.

Почему она не выкупила лавку сама?

Потому ли, что денег не было? В этом я начинаю сомневаться. Деньги у нее имелись, а если не у нее, то у супруга… не доверяла ему?

Тогда бы не пошла замуж.

Или… дело не в ней, а в старике Юрако, который, сколь помнится, был весьма привередлив к покупателям…

А я?

Меня она считала беспомощной.

И слепой.

Решившей вдруг совершить подвиг, а ничего глупее и придумать нельзя. И разрешение… у нее наверняка остались знакомые с той, прошлой жизни, которые могли бы помочь с разрешением на торговлю. Не бесплатно, само собой, но…

Я вышла.

Чтобы не видеть, чтобы дать себе время и справиться с яростью ли, душившей меня, и с обидой Иоко, которая совершенно искренне не понимала, как так можно.

Обыкновенно.

В прошлой жизни я точно знала: слабым не место на рынке. И глупым. И если человек позволяет собой манипулировать, то так тому и быть… а чувства его… кто вообще думает о чувствах?

Неприятно.

И видится в этой горечи этакая высшая справедливость. Да, было такое, что я использовала людей. А теперь вот используют меня. И стоит ли падать из-за этого в обморок?

Нет.

А вот проверить, что за чудо-зелье в тех кувшинах хранят, стоит.

Я и не заметила, как рядом оказалась Мацухито. Порой та умела становиться невидимой. Она явно хотела что-то сказать, но не находила подходящих слов, а потому просто стояла и щипала рукав.

— Мне кажется, — я улыбнулась ей, — нам стоит поискать красивые вазы. Или сосуды. Туда можно сложить травы, и они не будут рассыпаться.

Мацухито тихо сказала:

— Она не позволит…

— Эта лавка принадлежит не Шину.

— Она так не думает.

— Это ее беда.

Мацухито вздохнула и, ущипнув себя за руку, надо полагать, для придания смелости, произнесла:

— Она говорит, что вам уже недолго осталось, что… колдун уже забрал вашу душу, а если позволяет ей остаться здесь, то лишь по своей надобности…

Очаровательно.

И ожидаемо.

— А когда вас не станет, то… нам некуда будет податься. И если мы не хотим оказаться на улице… в Веселом квартале, то надо слушать ее… делать, что говорит, — последние слова Мацухито произнесла шепотом и боязливо покосилась на дверь лавки.

И да, за нами наблюдали.

Внимательно.

А ведь все куда хуже, чем мне представлялось. Манипуляции — это одно, тут уж я сама виновата, слишком поверила, шантаж же, как говорится, совсем другая статья.

— Кэед злится… Араши сказала, что скорее уйдет, чем…

— А ты?

Мацухито потупилась и, съежившись еще больше, прошептала:

— Я… не знаю… он… пока ничего не сказал…

Все-таки с некоторыми людьми невероятно сложно разговаривать.

Мацухито бледнела.

Краснела.

Заикалась.

Несколько раз порывалась лишиться чувств и дважды расплакалась, хотя, видят местные боги, ничего-то ужасного в ее истории не было.

Он был целителем. Не сказать чтобы другом семьи, но всяко знакомым ее брата. И некогда держал лавку, пока однажды не покинул город, чтобы…

Зачем, я так и не поняла, но списала на обстоятельства непреодолимой силы. А что, на них почти все списать можно. В общем, уехал.

Исчез.

А потом вернулся, чтобы открыть свою лавку. Или не лавку, а практику, тут я опять же не очень поняла. Главное, встретились они на ярмарке.

И разговорились.

Нет, Мацухито не жаловалась на судьбу… а он рассказывал о стране Хинай, море и дворце Императора, в котором удалось побывать… она — про травы…

…он про семью, с которой не сложилось.

…родители умерли.

…жена тоже умерла.

Детей у них не было и…

Встреча, и еще одна. Прогулки по саду, куда он имел право входить. Воспоминания, пусть и не совсем общие, но объединяющие… и поход в чайную, где Мацухито чувствовала себя совершенно не так, как всегда, а как именно, плохо или хорошо, она не знает.

Она вообще не знает, как быть дальше.

Если Шину станет хозяйкой дома, она наверняка запретит эти встречи. Она уже намекала, и не раз, что Мацухито позорит всех, как будто сама…

— Думаю, — я протянула платок, — нам стоит познакомиться с твоим… другом.

На бледных щеках вспыхнул румянец.

А зря, дружба — это уже неплохо.

Лысый.

Круглолицый, с ушами оттопыренными и полупрозрачными, что, впрочем, не мешало им то и дело розоветь, выдавая гамму чувств, испытываемых господином Нерако.

Пухлые ручки его все время пребывали в движении.

Пальчики шевелились, касаясь то излишне крупного носа, то губ, словно повелевая себе молчать, то дергали за усы, и, верно, вследствие того левый ус был много короче правого. И господин Нерако, зная о том, то и дело ровнял их.

Бесполезно.

Что еще… он был не то чтобы богат, все же это сложно определить с первого взгляда, скорее уж довольно состоятелен, если мог позволить себе халат из темного шелка, расшитый серебряными листьями. Пара гербов.

И массивная цепь, украшенная тремя круглыми кабошонами.

Маленькая шапочка, не прикрывающая лысину.

Перстни.

И тонкой работы очки. Пожалуй, именно они и удивили меня более всего.

— Хиньцы придумали, — сказал господин Нерако, застенчиво улыбаясь. — У меня с малых лет глаза слабы были, а так…