Книга Смерть за поворотом, страница 11 – Ти Кинси

– Это все мой болван-братец, – произнесла она сиплым голосом.

– Ну конечно, миледи, – согласилась я, наливая чашку чая. – Все это сделал какой-то большой мальчик и сразу убежал. Я сама всегда пользовалась таким оправданием.

Моя госпожа прочистила горло, с благодарной улыбкой взяла у меня из рук блюдце и поднесла к губам чашку, чтобы сделать первый воскрешающий глоток.

– Ты же сама обедала с Гарри, – не сдавалась она. – И знаешь, как он себя ведет: «Выпей еще стаканчик. Да ладно, сестренка, не заставляй меня пить в одиночестве!» А после этого: «Слушай, Пройдоха, у тебя отличный портвейн. Правда, Эм? Позволь, я налью тебе еще немножко». Но и это еще не конец: «Знаешь, почему я так люблю приезжать к тебе, Пройдоха? Это все из-за твоего превосходного бренди. Откуда ты только его берешь? Эм любит пропустить глоточек, правда, Эм? Освежить твой бокал?» Так что к тому времени, как я добралась сюда, мы втроем опустошили половину погреба Пройдохи.

– А вежливый отказ в голову не приходил?

– Скажу честно – нет. – Хозяйка медленно приходила в себя. – Если Пройдоха чем-то и известен, так это своим винным погребом. Так что упустить шанс снять пробу было бы преступлением.

– Рада, что вы получили удовольствие, миледи, – закатила я глаза.

– Согласна, – ответила Хардкасл. – Было здорово вновь увидеться с Гарри, а Пройдоха оказался компанейским парнем.

– Милое дело. Значит, сегодняшний прием будет веселым.

– Уж полагаю, – произнесла моя собеседница, осторожно откусив кусочек тоста.

То есть мне показалось, что она так сказала. Говорила она с полным ртом и вполне могла произнести: «Ух, голодна я», но мне такая интерпретация кажется более верной.

– Знаешь, а о тебе вчера много говорили, – продолжила она, проглотив кусок.

– Обо мне, миледи? – испуганно переспросила я. – И что же именно?

– Разговор в основном вертелся вокруг двух тем: моторы и, соответственно, гонки и подвиги некоей мисс Флоренс Армстронг.

Я вытаращила глаза.

– Нет, правда, – заверила меня миледи. – Я думала, что Гарри уже успел устать от всех этих рассказов – он знает о наших с Родди подвигах уже целую вечность – ты же знаешь, как в Форин Офис ^[12] любят сплетни. Но, по-видимому, эти сплетни ни в какое сравнение не идут с несколькими мастерскими ударами и древней техникой метания ножей, продемонстрированной миниатюрной девушкой из Уэльса. Его рассказы о твоем безрассудстве произвели большое впечатление на Пройдоху, и он настроен познакомиться с тобой поближе.

Муж леди Хардкасл, Родерик, в восьмидесятые и девяностые годы находился на дипломатической службе, а это значит, что его супруга идеально походила на роль «благоразумной» шпионки на службе правительства ее величества. Ее завербовали еще до того, как она окончила Гиртонский колледж, и ее репутация в высших правительственных кругах была уже хорошо известна, когда она наняла меня в качестве своей горничной, что в конце концов привело меня в мир шпионажа и всевозможных афер. На ее месте мне было бы неприятно, если бы мои заслуги на ниве национальной безопасности преуменьшались в пользу такого новичка, как я.

– Честное слово, я ничего ему не говорила, – стала оправдываться я. – И мне, правда, очень-очень жаль.

К моему колоссальному облегчению миледи рассмеялась.

– Трусишка, – заметила она. – Я сама ему все рассказала. И я рада, что теперь кто-то еще понимает, какая ты драгоценность.

– Ф-у-у-у!.. – вырвалось у меня.

– Иногда ты выглядишь полной простофилей.

– Я просто не хочу, чтобы люди принимали меня за зазнайку, вот и все, – попыталась я объясниться.

– А никто так и не думает, – возразила хозяйка. – Но теперь жди, когда его светлость зажмет тебя в углу и допросит с пристрастием.

– Живой я ему не дамся, миледи. Можете быть в этом уверены.

– Вот это характер! – хихикнула леди Хардкасл. – А почему бы тебе, прежде чем вернуться к своей скучной работе, какое-то время не понежиться в лучах славы? Ты это вполне заслужила…

– И к невзгодам, с ней связанным, миледи…

– Вот именно. Позволь Пройдохе пообщаться с его новой героиней, а ты в это время будешь чувствовать себя частью угнетенных масс.

– А я и есть часть этих угнетенных масс, миледи, – заметила я.

– Конечно, Фло, дорогая, конечно. А теперь давай приготовимся к завтраку, и во время него я выясню, что Пройдоха придумал для меня на сегодня.

* * *

Я помогла своей госпоже одеться в первое из нескольких предназначенных для сегодняшнего дня платьев – элегантное, серое, льняное – и снабдила ее парой таблеток аспирина для поддержки самочувствия. И в таком виде, слегка пришедшую в себя, отправила одну в столовую для господ. Сама же я спустилась на половину слуг и вернула поднос на кухню, где Пэйшенс непонятно как забрала его у меня из рук и отправила в мойку.

В столовой я увидела читающего газету Эвана, лакея, которого встретила сразу же по прибытии.

– Доброе утро, Эван, – жизнерадостно поздоровалась я.

Он, не поднимая головы, пробормотал некое подобие приветствия.

– К сегодняшнему приему все уже готово? – продолжила я, изо всех сил стараясь выглядеть дружелюбной.

– Вы знали бы все, если бы вчера соблаговолили спуститься и пообедать с нами. – С этими словами слуга шумно перевернул страницу своей (или скорее хозяйской) газеты.

– Наверное, надо было так и поступить, – согласилась я, поняв, что случай тяжелый.

В этот момент появился мистер Спинни с серебряным подносом в руках.

– Какого черта ты здесь делаешь, парень?! – рявкнул он.

– Читаю, – нахально ответил Эван, оторвавшись наконец от газеты.

– Очень смешно, – сказал дворецкий. – Я и сам вижу, что ты читаешь. Ты ведь знаешь, что меня интересует, с какой стати ты читаешь газету его светлости, вместо того, чтобы прогладить ее для него? ^[13]

– Я уже прогладил, – ответил молодой лакей. – И мне показалось стыдным упустить возможность поработать над собой и узнать, что происходит в мире.

– Тогда прогладь ее еще раз.

– Не имеет смысла, – заметил Эван. – Краска уже высохла. Так что это будет бесполезная трата времени.

– Позволь мне решать, как ты будешь тратить свое время. – Дворецкий был зол. – И я повторяю, что его светлость будет получать свою ежедневною газету не только с высохшей краской, но и чистую, хрустящую и нечитанную младшими слугами.