Книга Предводитель волков, страница 17 – Александр Дюма

— Нет, это сказал человек.

— Его повесили?

— Нет, сделали губернатором провинции Пуату. Кстати, там немало волков. Впрочем, если в несчастье лучшего друга есть нечто приятное, то какое же наслаждение испытываешь от несчастий своего злейшего врага!

— Верно, — сказал Тибо.

— Не говоря уж о том, что несчастье ближнего — хоть друга, хоть врага — всегда можно использовать к своей выгоде.

— Вы правы, сеньор волк, — после недолгого размышления отозвался Тибо. — И что вы хотите в обмен на свои услуги? Даром ничего не дают, не так ли?

— Конечно. Каждый раз, как ты чего-нибудь пожелаешь и не получишь от этого никакой выгоды, я буду забирать маленькую частицу твоей особы.

Тибо в ужасе попятился.

— Да нет, не бойся, я не прошу в уплату фунт твоего мяса, как потребовал у своего должника один мой знакомый еврей.

— Так чего же вы хотите?

— Один волос за первое желание, два за второе, четыре за третье — и так далее, все время удваивая число.

Тибо рассмеялся.

— Если только это, мессир волк, — я согласен и постараюсь высказывать такие желания, чтобы мне не пришлось носить парик. Ударим по рукам!

И Тибо протянул руку.

Черный волк поднял лапу, но не двинулся с места.

— Ну, в чем дело? — спросил Тибо.

— Я подумал, — ответил волк, — что моими острыми когтями, сам того не желая, могу причинить тебе сильную боль. Но я нашел способ заключить сделку без малейшего неудобства. У тебя есть серебряное кольцо, у меня — золотое. Поменяемся. Как видишь, сделка для тебя выгодная. И волк показал лапу, на безымянном пальце которой в самом деле блестело сквозь шерсть кольцо самого чистого золота.

— Согласен, — сказал Тибо. Обмен кольцами состоялся.

— Ну вот, мы обвенчаны, — объявил волк.

— О, только обручены, мессир волк, — ответил башмачник. — Черт возьми, как вы торопитесь!

— Поживем — увидим, метр Тибо. А теперь возвращайся к своей работе, я вернусь к своей.

— Прощайте, сеньор волк.

— До свидания, господин Тибо.

Едва закончив разговор и особенно подчеркнув слова «до свидания», волк исчез, оставив за собой запах серы, словно подожженная щепотка пороха.

Тибо некоторое время стоял, не в силах прийти в себя. Он не мог привыкнуть к такому способу ухода со сцены (как говорят в театре) и огляделся: волка нигде не было.

Башмачник на минуту поверил, что все это ему померещилось.

Но, опустив глаза, увидел дьявольское кольцо на безымянном пальце своей правой руки.

Стащив с пальца кольцо, Тибо стал его рассматривать. Ему показалось, что внутри вырезан какой-то вензель; приглядевшись, различил буквы «Т» и «С».

— Ой, — сказал он, покрывшись холодным потом. — Тибо и Сатана, имена двух договаривающихся сторон. Что ж, ничего не поделаешь. Если предался дьяволу, надо идти до конца.

И Тибо, чтобы забыться, затянул песню.

Но звук собственного голоса показался ему таким странным, что он сам его испугался, замолчал и взялся за работу.

Однако он успел три или четыре раза ковырнуть башмак ножом, когда услышал, что у Безмона трубят в рог и раздается лай собак.

Тибо отложил работу и стал прислушиваться.

— Скачи, любезный сеньор, — позлорадствовал он, — гонись за своим волком! Могу поклясться, что лапу этого волка ты не прибьешь над входом в свой замок. Черт возьми, удачная сделка! Я почти волшебник, и, хоть ты этого и не подозреваешь, щедрый расточитель ударов, я могу околдовать тебя и с лихвой тебе отплатить.

При этой мысли Тибо внезапно остановился.

— В самом деле, — продолжил он спустя немного, — что, если я отомщу этому проклятому барону и метру Маркотту? Да что там! За один волосок я могу позволить себе эту прихоть.

Тибо провел рукой по своей густой шелковистой гриве, что была не хуже, чем у льва.

— Пусть! — сказал он. — Мне пока есть чем расплачиваться, одного волоска не жалко. К тому же я смогу проверить, не посмеялся ли надо мною мой кум черт. Значит, я желаю крупной неприятности сеньору Жану; что касается этого негодяя Маркотта, который так жестоко избил меня вчера, то думаю, будет справедливо, если с ним случится что-то похуже, чем с его хозяином.

Тибо очень волновался, произнося вслух эти два желания. Он сам видел, на что способен черный волк, но боялся, как бы тот не воспользовался его доверчивостью в своих интересах. Высказав свою просьбу, он уже не мог вернуться к работе. Он взял нож не той стороной и порезался, а потом, собираясь украсить резьбой пару сабо в двенадцать су, испортил их.

Пока Тибо переживал эту непоправимую случайность и тряс окровавленной рукой, в долине послышался сильный шум.

Выйдя на дорогу в Кретьенель, башмачник увидел вдали медленно двигавшуюся процессию.

Это шли охотники и слуги сеньора Жана.

Кретьенельская дорога тянется почти на три четверти льё.

Поэтому Тибо не сразу смог разглядеть, что делали эти люди, выступавшие медленно и торжественно, подобно похоронному шествию.

Когда до процессии оставалось несколько сотен шагов, Тибо увидел: слуги несут что-то на двух носилках.

Это оказались безжизненные тела сеньора Жана и его доезжачего Маркотта.

У Тибо лоб покрылся холодным потом.

— Ох, — воскликнул он, — что все это значит? Вот что произошло.

Пока олень прятался в лесу, примененный Тибо способ сбить собак со следа благополучно действовал.

Но, повернув в сторону Мароля, зверь выскочил на открытое место и появился из вересковых зарослей в десяти шагах от сеньора Жана.

Вначале барон подумал, что олень убегает, испугавшись собак.

Но, увидев, что за ним менее чем в ста шагах гонится вся стая — сорок лающих, визжащих, воющих гончих: одни гудят басом, словно церковный колокол, другие оглушают, как барабан, третьи пронзительно тявкают, как фальшивый кларнет, и все это с таким видом, как будто они никогда и не чуяли запаха другого животного, — увидев это, барон впал в ярость, перед которой бледнеет ярость Полишинеля.

Он уже не кричал, а испускал рев. Он уже не ругался, а проклинал.

Ему мало было стегать своих собак хлыстом, он топтал их подковами своего коня, и метался в седле как черт перед кропильницей.

Сеньор Жан осыпал доезжачего Маркотта проклятиями и называл его ослом.

На этот раз возразить было нечего, оправданий не находилось — бедняга Маркотт страшно был сконфужен ошибкой своих собак и очень боялся гнева монсеньера.