Книга Архитектор пряничного домика, страница 23 – Дарья Донцова

– Сцена номер один. Спальня, – скомандовал тощий мужчина в джинсах. – Камера, мотор, работаем. Ивану дали ухо?

Я невольно вздрогнул и тут же услышал в своей голове женский голос:

– Здрасте, Ваня. Я ваше ухо.

– Добрый день, – машинально ответил я.

– Пожалуйста, ничего не говорите.

– Хорошо, – пообещал я.

– Молчите.

– Ладно.

– Ваня, вы постоянно что-то произносите.

– Я же должен сообщить, что понял.

– Нет.

– Но как вы догадаетесь, что я вас услышал?

– Можете кивнуть. Я вижу вас.

Я изумился.

– Вокруг меня сейчас только мужчины.

– Я в соседней комнате, наблюдаю за происходящим по монитору. Понимаю, вам трудно с непривычки. Но вы въедете в суть. Я говорю, а вы повторяете. Ясно?

– Да, – согласился я.

– Ваня, просто кивните.

– Ох, простите, – спохватился я.

– Все хорошо. На всякий случай сообщаю, режиссера зовут Петр. Он гений.

– Кэт, поправь ему морду лица, – в ту же секунду приказал Петр.

Около меня возникла высокая девушка с челкой, которая прикрывала ее брови. Кудрявые волосы падали ей на плечи, розовая кофта-размахайка скрывала очертания верхней части фигуры, зато нижняя, упакованная в голубые, туго обтягивающие «фундамент» джинсы, демонстрировала умопомрачительно длинные стройные ноги. Нижнюю треть лица занимали ярко-красные, нереально пухлые губы, щеки сияли розово-перламутровым румянцем, а глаза обрамляли ресницы толщиной и длиной со спичку, которой разжигают камины.

Кэт взмахнула кисточкой, а я в этот момент сделал вдох. В легкие влетела дисперсная пыль. Меня тут же стал душить кашель. Присутствующие стояли молча.

– Ну, наконец-то, – буркнул режиссер, когда я успокоился. – Эй, хлопок!

К кровати подскочил парень с черной табличкой в руке. Он встал около меня и чем-то щелкнул, раздался резкий звук. Я невольно дернулся.

– Ваня, спокойно, – запело ухо, – забудьте о камере, ее нет. Вы с Бэтти вдвоем. Утро. Повернитесь на бок, обнимите робота.

Делать нечего, я выполнил указание.

– Иван Павлович! Ну не под одеялом же, – захихикало ухо, – откиньте его.

– На мне только пижама, – напомнил я.

– Молчите!

– Ничего, дорогой, – ласково пропела Бэтти и сбросила одеяло, что нас прикрывало, – твоя пижамка очень сексуальна.

– Повторяйте за мной, – велело ухо.

– Повторяйте за мной, – покорно произнес я.

– Ваня! Молчите! – приказал голос в голове.

– Конечно, я повторю, – пропела Бэтти.

Я понял, что Тате приказывают исправлять мои косяки.

– Дорогая, утро чудесное, – вздохнуло ухо.

«Кукла» ущипнула меня.

– Ой, – вскрикнул я, уперся ногой во что-то мохнатое и не смог сдержать изумления: – Там лежит нечто шерстяное.

Тата рассмеялась.

– М-м-м, – простонало ухо, – шерстяное!

Бэтти выставила из-под одеяла ногу.

– Намекаешь, что я не делаю эпиляцию?

– Проведи рукой по конечности и скажи «нет», – ожило ухо. – Ваня, очнись, не спи!

Я вытащил свою ногу, погладил ее сквозь пижаму и заявил:

– Нет!

– Сейчас с ума сойду! – простонало в моем мозгу.

– Сейчас с ума сойду, – хором произнесли мы с Бэтти.

– М-м-м, – взвыло ухо, – Иван! Сейчас придет мать! Реагируй!

Я опешил. Чья мать? Куда она явится? Зачем?

– Сыночек! – закричала Николетта, которая непонятно как оказалась у кровати. – Как я рада, что ты наконец-то нашел себе лучшую в мире жену.

Думаю, не все знают, что моя маменька считает себя актрисой. Только не спрашивайте о ее фильмографии и ролях в театре. По легенде, которая озвучивается всем, госпожа Адилье была самой яркой звездой культурного небосклона советской страны, но потом вышла замуж и посвятила себя ребенку и мужу-писателю, она перепечатывала рукописи супруга, редактировала их. Своим бешеным успехом писатель Павел Подушкин обязан жене, которая доводила до ума его сырые работы.

– Ах, как меня умолял Станиславский, – восклицает Николетта, – прямо в ногах валялся, но я ему ответила конкретно: «Нет! Семья для женщины главное. Театр подождет». Иногда, правда, маменька говорит, что она заявила создателю МХАТ: «Балет подождет», но никто из присутствующих на суаре, а попросту вечеринке, не сомневался в правдивости ее слов. И сейчас Николетта, похоже, вспомнила все свои актерские приемы.

Матушка так широко распахнула глаза, что я испугался за результат сделанной ею блефаропластики. Потом Николетта вскинула брови, что весьма нелегко совершить после уколов ботокса, вытянула руки и заголосила:

– Я мечтала об электронной невестке! Зачем… потому что она…

Николетта умолкла, склонила голову, сделала гримаску и воскликнула:

– Громче говорите, не мямлите!

– Дорогая мама, простите, – тут же ожила Бэтти, – я очень тихо произнесла слова любви к тебе.

– Помолчи, – велела маменька, – не слышу, что мне в ухо говорят.

Я постарался не рассмеяться, а Бэтти предприняла новую попытку спасти положение. Она вскочила, вытянула руки и со словами:

– Мамочка, как я хочу тебя обнять, – прижала к себе Николетту.

– Говорите громче, – потребовала маменька. – Что у вас с дикцией?

И тут около кровати появилась Ирэн и стала произносить свой текст.

– Дети, какое счастье, что вы нашли друг друга.

– Эй, она говорит мои слова, – возмутилась маменька, – только что их ухо произнесло.

– Это слова всех родителей, чьи сын и дочь любят друг друга, – заявила Бэтти.

Ирэн приоткрыла рот, всплеснула руками, убежала, но через секунду вернулась, неся в руках поднос, на котором стояли две чашки, хрустальная «лодочка» с самым дешевым печеньем, кофейник и вазочка с одиноким цветком.

– Дети, позавтракайте, – предложила Котина и стала оглядываться.

Бэтти сразу поняла, что Ирэн ищет стол, куда можно поставить поднос. Девушка, которая находилась внутри куклы, явно отличалась сообразительностью. Она села на кровать и похлопала ладонью по своим коленям.

– Завтрак в постель! Мечта!

Ирэн устроилась около Бэтти.

– Дорогая, вот кофеек!

Я оказался на заднем плане. В ажиотаже съемок про мужа все забыли.

Моя «жена» протянула руку за чашкой, и в этот момент Николетта сообразила, что она находится в тени. Камера уставилась на живописную группу странных людей, которые почему-то решили пить кофе, сидя на разобранной кровати. В принципе, ничего необычного в ситуации нет. Несть числа парам, которые любят трапезничать в подушках, хотя я не принадлежу к их числу. Но, как правило, в спальне в такой момент присутствуют двое. При чем здесь третий? Ирэн явно лишняя. А уж госпожи Адилье, четвертой по счету, точно не должно быть. Но у Николетты в голове возникли другие мысли. Она воскликнула: