Книга Говорит Вафин, страница 62 – Юрий Вафин

Люблю чай попить с пенсионерочками. Главное, разговор направлять, чтобы они на тему болезней или очередей не вывели. Тогда можно прелюбопытнейшие истории из них вытянуть.

Вот рассказала на днях одна.

Отец помер, говорит, тогда брат пошел и гроб купил. Но отцу еще с завода выделили один гроб, ведь СССР был социалистическим государством, там заботились о будущем народа.

В сухом остатке имелось два гроба. В одном закопали, а что делать со вторым прикажете? Выкидывать? Он дорог. На Авито не продать – не было тогда его (да и сейчас не продашь, думается мне, где там раздел для гробов?).

Тогда тетке отдали на хранение, что жила в частном доме, в избе. Она гроб положила то ли в сени, то ли еще куда, запамятовал.

Да так неудачно положила, что постоянно спотыкалась об него.

Однажды наебнулась в потемках и расшибла темечко, развилась опухоль, три недели в стационаре, да тихо померла под утро.

Затеяли хоронить – а гроб, вон он стоит, прямо в сенях.

Удобно. Никуда идти не надо. Экономия, опять-таки.

И легла, говорят, справно так, словно по ней гроб делали.

Народ был чрезвычайно доволен – мол, вышло как надо, а не иначе.

Всё справно вышло.

Помню момент: в доме появился магнитофон.

Брат принес откуда-то. Добыл.

Конечно, мне не дозволялось к нему подходить. По-хорошему мне и в комнату с магнитофоном дозволялось входить с благоговением и озираясь.

Это сейчас детей принято ублажать – вкусности, подарки, внимание. Ребенок скуксился – родители засуетились.

В годы моего детства ребенок считался назойливым и туповатым животным, его учили жалеючи, понимая, что он будущее рода. Но любить никто не любил.

Не было такого закона. Ну мать любила, а вот братья – учили, и за эту науку в пояс им низкий поклон.

В воскресенье вечером брат зашел ко мне сияющий:

Оденься поприличнее. Пошли магнитофон слушать.

Дальше ничего не помню – расплавленный свинец обволок мозги. Стою около приемника, брат карандашом что-то шурует – а потом песни заиграли.

Старший брат регулярно создавал мне щекотливую ситуацию.

Резко бросал на кровать и начинал щекотать своими тонкими проворными пальцами.

Щекотал он умело, уже через минуту воздух переставал поступать в мои легкие, и я начинал медленно помирать.

Посейчас помню густые золотые круги, которые увеличиваются, плавая перед глазами, когда начинает отказывать сердечко. Одним глазом я уже начинал видеть старого пройдоху Харона в его утлой лодчонке, когда старший брат переставал.

– Хорошую трепку я тебе задал? – всегда довольно спрашивал он.

– Чуть не уходил до смерти, шакал старый, – отвечал я, утирая пот со лба, чем провоцировал тотчас же следующую пытку.

Хорошо старший брат мучал, после никто уж так не работал со мной основательно.

Да больше и не нужно уже, тогда еще жизнь прочуял.

Сейчас, как к старшему братцу в гости прихожу, всегда шляпу долой: «Спасибо за науку, братец».

В тронном зале дым стоял коромыслом.

Шуты ходили колесом, придворные минетчицы развлекали маркизов и графов под столами, а глашатай его величества провозглашал столь пышные велеречивые декларации во славу императорского двора, как столь же яростную филиппику в адрес врагов его августейшего величества.

Король только собирался поднять бокал старого токайского из своих заветных погребов за богом данное ему право царствовать, как в залу влетел взмыленный гонец: «Ваше величество, королевская казна оскудела!»

На минуту стало так тихо, что слышна была капля слюны, упавшая с губ жадной минетчицы на гранитный пол тронного зала.

Король быстро нашелся: «Отрубить голову министру финансов и всей его семье, а затем продолжить кутеж!»

И поднялись бокалы во славу мудрости короля.

И не было видно конца пира.

Однажды я даже задумал написать продолжение истории о Малыше и Карлсоне.

Малыш растет, гормоны играют, пузатый игривый мужичок перестает его устраивать как плод фантазии, тогда он придумывает сосущую сочную суку с пропеллером.

Далее Малыш проходит стадию подростковости, в его хату всё чаще прилетают придуманные инвесторы, банкиры, военные, вылетая затем сильно озадаченными.

16 февраля 1961 года хата Малыша объявляет о выходе из состава Шведского королевства и объявлении себя Народной республикой.

Малыш становится единым диктатором, сыном солнца, его народ – Боссе и Бетан поступают к нему в качестве военной аристократии – командующий флотом князь Боссе и княгиня-маршал Бетан.

Собаку репрессируют, Фрекен Бок приговаривают к расстрелу за шпионаж в пользу муниципалитета Стокгольм.

В комнате княгини Бетан располагается эмиссионный центр новой валюты республики – златые динары.

Малыш собирается объявить Швеции войну, в связи с чем объявляется срочная мобилизация.

Эту историю я так и не написал, потому что проспался.

В армии известно как – исподнее белье раз в неделю меняют.

А ведь физо, огневая, тактические занятия, зарядка, по воскресеньям – праздник (если отдых, то активный, если праздник – то спортивный).

Молодой боец весь провоняет, как сука, проходишь мимо него – как будто насрали под нос. Противно.

Нога сама под пинок преобразуется.

А старослужащие свои трусы и майки стирают на ночь. А так как второго комплекта не заведено, то спят как мать родила, особенно летом.

Однажды ночью я проснулся от звона стакана над ухом. К нам в кубарь как тигра ворвался пьяный командир и с ходу начал драться, швырять вещи. Оказывается, журнал какой-то мы там заполнили хуёво и он не разобрал чего-то.

Ну, дело понятное, он начальник, мы, дураки, вскочили со шконарей.

Все без трусов, ясен хуй – трусы сушатся к утру.

Командир посмотрел на нас осовелым взглядом:

«Пидаррасы, что ли, ебётиссь тут?»