Книга Список опасных профессий, страница 21 – Ирина Комарова

— Или просто выйти на крыльцо, покурить, — намекнула Нина.

— Программист? — удивилась я. — Думаешь, это он?

— Я ничего не думаю, я его даже не видела. Я просто говорю о возможностях.

— Да уж, возможность позвонить в полицию была там у каждого первого… Так что, мы с Гошей сейчас возвращаемся в «Гефест»?

— Нет смысла. Без десяти шесть — пока мы доедем, все уже по домам разбегутся. И вообще, чему ты обрадовалась?

— Так до сих пор ничего же не было понятно! Если это не Алябьев застрелил Паршина, то кто? Как? Когда?

— Этого ты и сейчас не знаешь.

— Не знаю. Но сейчас я начинаю верить, что убийца действительно совершенно другой человек, а Ивана очень ловко подставили.

— Не ловко, — поправил меня Гошка, — а хитро и расчетливо. И это человек, который, как минимум, имеет отношение к смерти Алябьева-старшего.

— Пистолет Ильи! — вспомнила я. — Сан Сергеич, а как Иван отреагировал, когда узнал, что Паршина застрелили из пистолета его брата?

— Впал в прострацию. — Баринов снова взял со стола листок со своими записями, но зачитывать ничего не стал. — Объяснения или чего-нибудь, хоть отдаленно похожего на объяснение, у него нет. Кстати, Стрешнев дело по убийству Ильи Алябьева из архива затребовал. Надеялся, что теперь, с пистолетом в качестве улики, дожмет Ивана и тот признается в убийстве. Но полистал дело и отказался от этой идеи — алиби у Ивана железобетонное.

— Вдова Паршина в этом алиби сомневается, — заметила я. — Она намекнула, что Галина просто дала ложные показания, чтобы выгородить жениха.

— Там не одна Галина показания давала. Ее знакомые их в театре видели, гардеробщик подтвердил и одна из билетерш. Кроме того, Иван подробно изложил содержание пьесы и перечислил, что в тот вечер продавали в буфете. Нет, если бы там была возможность к чему-нибудь прицепиться, Стрешнев этого не упустил бы. Но теперь он баллистическую экспертизу заказал — если она докажет, что пуля, которая убила Илью Алябьева, была выпущена из его же пистолета, то с чистой совестью эту смерть можно списать на самоубийство. А пистолет с какими-то пока неизвестными, но преступными целями прибрал Иван Алябьев. Он утверждает, что проводил Галину после театра, а потом пешком вернулся домой. Но если не пешком, а на машине? Тогда у него вполне было время унести из дома пистолет, припрятать его и вернуться, когда дома уже была милиция.

— И таким образом, превратить самоубийство в убийство, а себя — в основного подозреваемого? — удивился Гошка. — Не думаю, что у Володи эта версия прокатит. Алябьев, конечно, не светоч мирового разума, но и не полный идиот.

— Ты забыл, что пистолет в конечном результате оказался у него в руках, — возразила Ниночка. — Это факт, и с ним не поспоришь. И версия выстраивается абсолютно логичная. А зачем Алябьев пистолет прятал и о чем думал, — это уже несущественные детали. Стрешнева не волнует, какие тараканы у Ивана десять лет назад в голове бегали. Если понадобится — пусть психологи разбираются.

— То есть мы ничего не поймем, пока не узнаем судьбу пистолета Ильи Алябьева, — подвел итог Гошка. Перспектива разбираться в убийстве десятилетней давности его явно не радовала. — Ниночка, ты сумела что-то по этому делу найти?

— А как же! Личные связи работают без осечек! Конечно, все материалы девочки мне прислать не смогли, но кое-что скопировали. Я сейчас буду немного повторять то, о чем мы уже говорили, но так удобнее, для полноты картины. Итак, дело Ильи Алябьева было списано в архив за отсутствием подозреваемых лиц. Если бы около тела нашли пистолет, то без вопросов записали бы, как самоубийство. Одинокий мужик, мотивом всегда можно посчитать проблемы со здоровьем или на работе…

— Были проблемы со здоровьем? — перебил ее Гоша. — А что именно?

— Ничего фатального, но три ранения даром не проходят и для психики тоже. То, что Илья Алябьев был склонен к меланхолии, отмечают все опрошенные.

— А на работе что за проблемы? — спросила я.

— Ничего конкретного найти не удалось, но работы без проблем не бывает. Тем более когда работаешь в службе безопасности.

— Да еще в фирме, которая занимается закупкой, перегонкой и продажей иномарок, — поддержал ее Гошка. — Десять лет назад это, конечно, уже не «лихие девяностые», но уж очень лакомая для криминала делянка.

— Тем не менее в деле ни о каких сложностях по линии работы не упоминается. Работали в фирме, кстати, она так и называлась, «Иномарка», аккуратно, подозрительных сделок не заключали, откровенных бандитов сторонились и процент брали божеский. По тогдашним меркам фирма процветала, а проблемы, если и были, то в основном технического порядка — рабочие моменты, которые решались по ходу дела.

Нина перевернула листок блокнота, на который поглядывала, откашлялась и продолжила:

— То, что следователь сделал ставку на Ивана и очень хотел его посадить, мы уже знаем. Подробности я пересказывать не буду, но за дело мужик взялся серьезно, и у него непременно все получилось бы, если бы Иван не развил ответную бешеную активность и не нашел дюжину разных свидетелей, которые подтвердили его алиби.

— Не знаю, не знаю… — Гоша вспомнил, что он «злой полицейский». — А меня его алиби не убеждает. Очень стройно все против Алябьева выстраивается. Убил брата, забрал его пистолет, спрятал, через десять лет потребовалось убить компаньона, воспользовался тем же пистолетом.

— Слишком стройно, — возразила я. — И только при условии, что Иван совершил убийство в состоянии аффекта и ничего не соображал, поэтому и спрятал пистолет.

— Это точно, — согласился Баринов. — Оставил бы оружие на месте, и было бы чистое самоубийство. Никаких проблем ни ему, ни людям.

— А может, он и был в состоянии аффекта, откуда мы знаем? — оживился напарник. — Поход в театр сам по себе сильный эмоциональный стресс. Я помню, с одной барышней встречался, так она меня потащила на какой-то жутко модный спектакль, чистый авангард. Смысл пьесы я так и не уловил, зато мужики каждые пятнадцать минут, как по часам, скидывали штаны, а бабы, — те с самого начала не одевались — бегали в каких-то полотняных повязочках на бедрах и трясли грудями. При этом все жутко орали и непрерывно матерились. Я, когда это действо закончилось, сам готов был половину города поубивать. Ниночка, куда они ходили, что за спектакль был?

— Извини, Гошка, ты не угадал. Никакого авангарда, никаких голых баб и мата, классика в чистом виде. «Трубадур» в нашем оперном театре.

— «Трубадур»? — Гошка почесал в затылке. — Хм. Ну, не знаю. Вдова Паршина намекнула, что наш клиент не любитель по театрам ходить, а для неокрепшего, неподготовленного ума «Трубадур» — испытание серьезное. Могло паренька и переклинить.

— Даже если его десять раз переклинило, по заключению патологоанатома, — Нина подняла вверх блокнот и потрясла им, — Илья скончался не позднее восьми часов вечера, а спектакль закончился в одиннадцать. И свидетели подтверждают, что Иван честно отсидел его до конца.